– Ой, – сказала Ли, – как ты это сделал?

– Как? М‑м… Это способ прижизненного бальзамирования, – с облегчением («Пронесло!») начал объяснять профессор, – путем вдыхания консервирующего газа, с последующим охлаждением тела до…

– Да нет, это‑то ясно. – Ли тряхнула волосами. – Как тебе удается думать одно, а говорить другое?

– В самом деле, – поддержал Тан, – ведь в твоих мыслях созревал иной ответ?

– То есть… позвольте! – Профессор с достоинством откинулся в кресле. – Что вы этим хотите сказать?! Вы не смеете!..

Сейчас это был целиком, без примесей, человек своего времени, человек, для которого боязнь лжи сводилась к опасению быть уличенным в ней. Он гневно поднял голову – и осекся: на него глядели без осуждения, насмешки, просто с любопытством к казусу, который сейчас разъяснится. Только Ило нахмурится.

Обеспокоенный Эоли поднялся, подошел, взял Берна за руку жестом одновременно и дружеским, и медицинским:

– Мы поторопились, Ил, психическое осложнение. Может, на сегодня хватит?

– Это не осложнение. – Ило тоже встал, подошел. – Другое: целесообразная выдача правдоподобной, но не истинной информации.

– Не хотите ли вы сказать, что я… – поднял голову Берн, – что я… э‑.э… произнес… э‑э… die Luge?! [3] – «Ди люге»? – озадаченно повторил Эоли.

И Берн понял все, опустил голову. Богат, гибок, выразителен был язык людей XXII века но обиходных понятий для обозначения его поступка в нем не было.

Только косвенно, многими словами – как описывают нечто диковинное, уникальное. Что ж, проиграл надо платить.

– Успокойся, Эоли, я здоров. – Он поднял глаза, слабо улыбнулся. – Во всяком случае, в наше время это болезнью не считалось…

– Внимание! Не заслоняйте Альдобиана, – прозвучал на поляне чистый, отчетливо артикулированный голос из сферодатчика. – Помните о других. Идет прямая трансляция.

Ило и его ассистент отступили в стороны. Берна будто оглушили:

– Что?! Прямая трансляция – и не предупредили меня?! Да это… это… schuftig [4] с вашей стороны!

Это снова была ложь, ложь чувствами, хорошо разыгранным возмущением. Не мог Берн не понимать, почему собрались именно у шара‑датчика ИРЦ. Понимал и был не против – пока шло гладко. А теперь сознание, что оказался вралем перед человечеством – и каким: расширившим пределы по всей Солнечной (и радиоволны сейчас разносят всюду скандальное о нем)! – просто плющило его в кресле.

Люди – первая Ли – опустили глаза: на Альдобиана было трудно смотреть. Лишь Эоли упивался открытиями в психике человека из прошлого. Во‑первых, Пришельца огорчило не то, что он исказил истину, а что об этом узнали, во‑вторых, какие эмоции выражаются него на лице сейчас – растерянность и вызов, испуг и стыд, отрицание стыда, мучительные и бессильные вспышки ярости… Интересно!

– Послушайте, – в отчаянии показал профессор на шар, – выключите эту штуку или я… разобью ее!

– Зачем же – разобью? – хмуро молвил Ило.