|
А оттуда в Москву зазвонил телефон высокой частоты, застучали аппараты Бодо на фронтовом узле связи, на пункте сбора донесений сургучили пятью печатями толстый пакет для фельдъегеря, летящего на рассвете «Дугласом» в Генеральный штаб: немцы начали после короткого затишья наступать. Елин, оглохший от грохота, уже ясно понимал, какая ответственность ложится на него, крикнул телефонисту: – Давай мне немедленно, слышишь, немедленно Филяшкина! Телефонист упавшим голосом ответил: – Нет связи, даже слова нельзя передать. В блиндаж спустился адъютант командира полка. Он прошёл мимо бледных, напряжённо глядевших на него, ожидающих вызова связных. – Товарищ подполковник, третьего связного убивает, нельзя пробиться к нему, перерезали все пути, вокзал обложен кругом. Филяшкин своим батальоном круговую оборону занял. – Радио? – отрывисто спросил Елин и закричал. – Радио? – Не отвечает, товарищ подполковник. – Значит, ясно, – сказал: Елин, – разбило ему передатчик. Батальон был отрезан от полка, дивизии, армии, фронта. Может быть, Филяшкина уже убило, может быть. Когда по всей линии фронта на минуту стихал огонь немецкой артиллерии и миномётов, особенно явственно слышалась пальба со стороны вокзала. Там огонь был беспрерывен и не ослаблялся, видимо, немцы хотели во что бы то ни стало раздавить окруженный батальон. В эти короткие минуты перерыва вся дивизия, напрягшись, слушала мрачный и страшный гром, шедший со стороны отрезанного батальона. Елин, жалуясь, сказал: комиссару полка: – Вот и Филяшкин Мы то отбили атаку, а он как? Поможем ему всеми средствами – и огнём, и контратакой! Но разве я могу за него отвечать, если мне его недавно передали. Комиссар сказал: – Только я отправил Шведкова обратно в батальон с подарками американскими – и началось Хорошо, что комиссар в бою будет – он крепкий коммунист. А у них еще в роте одной штрафники до сих пор не выделены, я Филяшкину успел нагоняй сделать – приказал составить списки, перевести. Елин позвонил по телефону соседу, командиру полка Матюшину, и они договорились об усилении обороны на стыке полков. После этого Елин спросил: – Батальон Филяшкина, как ты его расцениваешь? Ведь твои люди фактически – Нет, это ты брось, – сказал: Матюшин, сообразив, куда клонит разговор Елин, – батальон твой, я уже к нему отношения не имею Обыкновенные люди, всё зависит, как ими руководить будут. Филяшкин, подготовив оборону, смущаемый лукавством жизненной жажды, понадеялся, что немцы не станут на него нападать; он отойдёт к Волге, конечно, не самовольно, а по приказу командира полка, поскольку для командира полка станет очевидна бессмысленность обороны батальона с открытыми флангами. Он рисовал себе, как будет отходить с боем и командир полка выведет батальон в резерв. Рисовалось ему и такое – он, легко раненый, в сопровождении батальонного санитара Елены Гнатюк, эвакуируется на левый берег, госпитали оказываются переполнены, и он поселяется в рыбачьей хате. Гнатюк ходит за ним, делает ему перевязки, а на рассвете он идет на речку Ахтубу и ловит удочкой рыбу. Каждый по-своему думали триста человек о будущем, о счастливом для каждого конце войны, о работе и о жизни, которая будет, конечно, лучше после войны, чем была до войны. Одни думали о переезде в районный центр, другие о переезде в деревню, думали о жёнах – надо помягче с ней быть, когда вернусь, – думали о детях – посмотреть бы, учить буду Машу на докторшу! Филяшкин первым понял, как рухнули в полчаса все его мечтания пожить на свете. Немцы наносили основной удар прямо по Филяшкину, и сразу всё стало ясным. Связь с полком нарушилась, немецкие танки, а потом и пехота прорвались в тыл батальону. Разрывы мин и снарядов ложились необычайно кучно – и не то что перебежки делать и ползти, но выглянуть из укрытия нельзя было. |
