|
Вера прошла через площадь к сталгрэсовской проходной, и казалось, отец сейчас выйдет, обнимет её, скажет: «Вот хорошо, что пришла, тут с оказией письмецо с фронта для тебя прибыло». Но стоявший у входа боец военизированной охраны сказал: ей, что директор уехал на машине с каким-то майором в штаб армии. И треугольного письмеца для неё не было... Она прошла через проходную во двор Сталгрэса к главному зданию, навстречу шел парторг ЦК Николаев, светловолосый человек в солдатокой гимнастёрке и рабочей кепке. – Верочка, Степан Фёдорович еще не приехал? – спросил Николаев. – Не приехал, – сказала Вера и спросила – Случилось что-нибудь? Но Николаев успокоил её: – Нет, нет, всё в порядке, – и, указав на дымок, поднимавшийся над станцией, наставительно добавил: – Вера, нет дыма без огня, не гуляйте по двору, сейчас немцы стрелять начнут. – Ну и что ж, пусть, я не боюсь обстрела, – ответила она. Николаев взял её под руку и полушутя-полусердито сказал: – Пойдем, пойдём, в отсутствие директора отцовские обязанности и отцовская ответственность ложатся на меня. – Он повёл её к станционной конторе и у двери остановился, спросил: – Что это у вас на душе, я по глазам вижу, мучит вас. Она не ответила на его вопрос и проговорила: – Хочу начать работать. – Это само собой. Но такие глаза не от отсутствия работы. – Сергей Афанасьевич, неужели вы не понимаете, – оказала печальным голосом Вера, – вы ведь знаете. – Знаю, конечно, знаю, – сказал: он, – но мне кажется, что не только это. Растерянность, что ли, у вас какая-то? – Растерянность: – переспросила она – Вы ошибаетесь, никакой растерянности я не чувствую и никогда не буду чувствовать. В это время протяжно засвистел снаряд и с восточной стороны станционного двора послышался звенящий звук разрыва. Николаев поспешно пошёл к котельной, а Вера осталась стоять у входа в контору, и ей казалось, что станционный двор во время обстрела весь вдруг изменился. И всё в нём: земля, железо, стены цеховых строений – стали такими же, как души людей напряжёнными, нахмуренными. Поздно вечером вернулся Степан Фёдорович. – Вера! – громко оказал он. – Ты не спишь ешё? Я гостя привёз к нам дорогого: Она стремительно выбежала в коридор, ей на мгновение показалось, что рядом с отцом стоит Викторов. – Здравствуйте, Верочка, – сказал: кто-то из полутьмы. – Здравствуйте, – медленно ответила она, стараясь вспомнить, чей это знакомый голос, и вспомнила это был Андреев. – Павел Андреевич, заходите, заходите, как я рада! – говорила она, и в голосе её слышались слезы, столько волнения, разочарования пережила она за это короткое мгновение. Степан Фёдорович возбуждённым голосом стал рассказывать, как встретился с Андреевым, – тот шёл от переправы к Сталгрэсу по шоссе, и Спиридонов узнал его, остановил автомобиль. – Неукротимый старик, – говорил Степан Фёдорович, – ты подумай, Вера. Два дня назад рабочих перевезли с завода на левый берег, под немецким пулемётным огнём переправляли, отправили в Ленинск, а он не поехал, а ведь жена, и внук, и невестка в Ленинске. Пошёл пешком до Тумака, сел с бойцами в лодку и снова в Сталинград приехал. – Работа у вас найдётся для меня, Степан Фёдорович? – спросил Андреев. – Найдётся, найдётся, – ответил: Спиридонов, – приспособим, дела хватит. Вот неукротимый старик, и не похудел даже, и выбрит чисто. – Боец один утром перед переправой брился и меня побрил. Как он вас тут, бомбит? – Нет, больше артиллерией, как только дымить начнём – и он молотить начинает – На заводах жутко бомбит, головы не подымешь. |
