золистые пальцы в клеммы и искрящиеся гнезда. Двести двадцать его ничуть не пугало. Для дела он готов был терпеть, и, глядя в такие минуты на коротко стриженный Костин затылок, Евгений Захарович прощал ему все -- в том числе и странное побирушничество. Жалость вымещала неприязнь так же просто, как подозрение вытесняет доверие. Самое сложное в этом мире -- выдерживать присутствие других людей. По счастью, большинству это, кажется, пока удается...

Ретировался Костик с той же бесшумностью. Как только дверь за ним прикрылась, Евгений Захарович тут же опустил пылающий лоб на сложенные руки. И уже через мгновение, постепенно отключаясь от яви, с торжествующей ленцой принялся наблюдать, как пиво, шеренги бутылок, улыбающийся Костик и наукообразная галиматья, прозванная проспектом, плотным строем шествуют из головы. Мозг пустел и сдувался, как пробитая камера, а празднующий победу вакуум наполнялся скользкими потусторонними видениями. Как известно, природа не терпит пустоты, -- потому и приходят сны, по

дменяющие реальность. И если смерть условно принять за абсолютную пустоту, то правда -- за верующими. Смерти нет и никогда не было! Ее выдумали неучи и завистники. Оно и понятно, -- куда как удобно думать, что злое и доброе заканчивает земной путь в одни и те же сроки. Ан, нет! Ничего подобного! Природа не терпит пустоты. Она терпит лишь злое. Но только до поры до времени...

С этой последней обнадеживающей мыслью Евгений Захарович и уснул. Во сне он, лежа на диване, телепатически двигал вещи, перекладывал с места на место, заставлял повисать в воздухе. Некая часть мозга при этом странно напрягалась, и все-таки манипулировать материей было совсем нетрудно. Заставляя страницы книги, валяющейся на противоположном конце комнаты, бешено перелистываться, он снова и снова поражался, отчего это не получалось у него раньше. Такой пустяк -- захотеть и ЗАСТАВИТЬ вещь ожить! Не поднимая рук, даже не глядя на объект воздействия...

* * *

Встреча одноклассников произошла зимой, в кафе. В складчину арендовали предназначенный для свадебных церемоний зал, заказали роскошный ужин, пару ящиков водки и вина. Прибыли практически все. Да и то сказать, десять лет -- не двадцать и не тридцать. Никто не успел умереть, никто не стал дедушкой или бабушкой. Нарядные и причесанные, бывшие однокашники чинно прохаживались по залу, приглядываясь друг к дружке, заново принимаясь знакомиться. Как-то обошлось без взрывов восторга, без изумленных возгласов и без объятий. Выяснилось, что две трети успело обзавес

тись семьями, оставшаяся треть взирала на жизнь и окружающих с покровительственной усмешкой. Когда нечем хвалиться, хвалятся свободой.

Первые часы прошли совсем как в театре. Играли в ум, в солидность и в благородство. Евгений Захарович не составил исключения. Переходя от одной компании к другой, он не забывал ковырнуть едким словечком политиков, со знанием дела хвалил "Рислинг" и "Боровинку". И, конечно, не обошлось без разговоров о работе, о ценах, о машинах отечественных и иномарках. С удовольствием обсуждали проблему квартирных краж, костерили нерадивую милицию. Но время шло, с катастрофической быстротой количество удобоваримых тем иссякало. Справа и слева начинали заговариваться, зах

одя на повторный круг, и снова всплывали имена все тех же министров, возобновлялась критика национальной политики в восточных регионах. По счастью, скоро сели за стол, и ртуть в термометре общего настроения медленно поползла вверх.

Говорят, алкоголь уводит от жизни, превращает окружающее в иллюзию, -Евгений Захарович полагал иначе. Именно с первыми каплями алкоголя, по его мнению, жизнь и прояснялась по-настоящему. Только шпионы и только в фильмах умеют пить, не забывая при этом своей роли. Нормальные люди, выпив, становятся самими собой. Уже после первых рюмок Евгений Захарович с долей разочарования убедился, что никто из одноклассников не изменился.