И двинулся дальше по тоннелю, обложенному старыми, замшелыми камнями.

С каждым шагом на душе у Корсака становилось все тревожнее. Что, если аккумулятор разрядится раньше, чем закончится тоннель?

Я окажусь в полной темноте!

Может, повернуть назад? Нет, это не выход. На обратный путь аккумулятора точно не хватит.

Глеб невольно ускорил шаг, рискуя вывихнуть ногу, споткнувшись о булыжник или попав в рытвину. С каждым шагом тревога в его душе нарастала, но он утешал себя тем, что в конце каждого тоннеля бывает выход. А по этому тоннелю, к тому же, наверняка ходил его дядя. А значит, ничего кошмарного здесь нет.

И все же тревога в душе Глеба возрастала. Несколько раз он останавливался из-за того, что ему чудились какие-то шорохи и тихие звуки, объяснения которым Глеб не находил. То ли оседала старинная кладка, то ли по тоннелю гулял слабый ветер, шелестя сухим мхом.

Постояв несколько секунд, Глеб двигался дальше, пытаясь себя уверить, что ничего необычного в этом нелепом передвижении по странному каменному тоннелю нет. Но тревога и страх брали свое, и, наконец, Глеб понял, что тревога сменяется ужасом. Ему стало казаться, что кто-то преследует его по пятам. Глеб то и дело оборачивался и светил мобильником себе за спину. Тоннель был пуст, но Глебу казалось, что он замечал какое-то стремительное бесшумное движение.

«Все хорошо, — убеждал себя Корсак. — Это просто нервы».

И продолжал путь, вытирая рукавом пиджака влажный от выступившего пота лоб.

Глеб Корсак никогда не страдал болезненной мнительностью, но то, что происходило с ним сейчас, определенно напоминало паранойю. Стараясь успокоиться, Глеб вдруг подумал, что давно уже не испытывал ничего подобного. После развода с Машей на протяжении многих месяцев он полностью отдавался своему горю, жалел себя, изматывал мыслями о безвозвратности своей потери, но постепенно ощущение вселенского горя сменилось какой-то апатией, а затем и полным безразличием к собственной жизни.

— К черту! — тихо проворчал Корсак, пробираясь по тоннелю. — Нашел время для психоанализа.

Наконец, в неверном свете дисплея появились каменные ступени, поднимающиеся вверх. Глеб остановился. Ступени выглядели очень древними, были покрыты множеством трещинок, поросли мхом. Кое-где ступени были сильно выщерблены. Но все же это было похоже на выход!

Глеб двинулся по ступеням вверх — медленно и осторожно. Через десять или двенадцать ступеней он наткнулся на дверь, сделанную из плотно подогнанных друг к другу вертикальных железных прутьев.

Глеб разглядел замочные петли, но самого замка не было. Он ухватился за ручку и потянул дверь на себя. Она скрипнула и приоткрылась.

Глеб оказался не то в пещере, не то в гроте. Впереди он увидел мерцающий свет и сразу понял, что свет этот — уличный, дневной.

Пройдя несколько шагов, Корсак услышал шум, похожий на шум моря. Он прошел до конца пещеры и остановился у выхода. Перед ним шумели, покачивая ветвями на ветру, могучие дубы.

— Роминтская пуща, — пробормотал Глеб, завороженно глядя на деревья.

Глеб улыбнулся и сделал шаг вперед. Носок его ботинка поддел какую-то вещицу, валяющуюся на земле, и она отлетела, с тихим стуком ударилась о дерево и откатилась в сторону. Глеб нагнулся и поднял вещицу с земли.

Это была губная помада.

На улице вечерело. Юрий Петрович сидел на скамейке, возле машины Глеба, прижимая руку к груди. Завидев Глеба, он вскинул голову и взволнованно воскликнул:

— Глеб! — Но тут же поморщился от боли в груди. — А я уже не знал, что делать, — сипло добавил он. — Принес вам стремянку с соседней стройки. Кричу, кричу — а вы не отзываетесь. Я попробовал спуститься в подвал сам, так чуть ногу не сломал.