— Думаю, меня повесят сразу же, надумай я вернуться, — сказал Громвич. — Поэтому я пас. Но мое мнение таково, что вернувшись туда, мы ничего не получим. Там ничего нет. А если поделить это на четыре части или три или две, то все равно, будет то же самое — ничего. Ничего плюс ничего три раза, это все равно ничего. А сейчас у нас есть немного пищи и оружия, с помощью которого мы сможем добыть еще. Мое слово — мы отправляемся к побережью.

— Я говорю не только о золоте, — сказал Уилсон. — Меня интересует тот малый, что начистил мне лицо. Я хочу как следует наподдать ему. Может быть, попинаю немного.

— Не обижайся, — ответил Громвич, — но побывав в такой передряге, я не хотел бы снова встретиться с этим малым. Он раскидал нас, как куски бумаги, и я даже не уверен, что он был зол.

— Я с Уилсоном, — сказал Кэннон. — Этот чертов дикий человек и его лев. Что он о себе думает, приказывая нам в Африке, как, будто единолично владеет ею? К тому же, мне не нравится парень в нижнем белье, который смог побить меня. Так или иначе, это не слишком-то порядочно, знаете ли?

Уилсон достал немного сушеного мяса из клеенчатой обертки, и передал сверток другим по кругу. Он сказал: — То, что я знаю, это одно. Все основные признаки, о которых говорил Блумберг… Насколько я помню. Мы пришли сюда. И эта пологая земля, как он сказал. Местность здесь постепенно понижается, но если ты смотришь на неё, то можешь не заметить этого сразу же. Все так, как сказал Блумберг.

— Может быть, — сказал Громвич.

— Прошлой ночью, — сказал Уилсон, — прежде, чем все эти сложности начались, я забирался на дерево и смотрел, и я говорю вам, что земля понижается. Она опускается на севере. Это заставляет меня думать, что Блумберг просто не говорил нам о подъемнике, и я не думаю, что он бы болтался здесь вокруг с нами всё, то время, если бы не говорил правду.

— Я не знаю, — сказал Громвич.

— Вот тебе и сделка, — сказал Уилсон. — Это не подлежит обсуждению. Ты хочешь идти своим собственным путем, Громвич, и мы дадим тебе ружье, патроны, ведь мы сохранили большую часть боеприпасов и всю жратву. Мы снабдим тебя, а ты возьмешь себе винтовку и пойдешь. Удачи тебе.

Громвич рассмотрел предложение. Он удивился, действительно ли Уилсон имел это в виду. И если он сделает это, было интересно, оценит ли Кэннон это. А что, если он согласится, и тогда Кэннон задумается о том, что ничего деленное на два было даже лучше, чем ничего деленное на три?

Нет. Громвич полагал, что он не должен рисковать. И, кроме того, Уилсон был прав. Что ждало бы его там, на побережье — даже если бы он и добрался до берега сам? К тому же, он не был уверен, что сможет. Уилсон был, кроме прочего, хорошим руководителем.

— Я пока остаюсь, — сказал Громвич. Уилсон кивнул, а вместе с ним и Кэннон, но Громвич заметил, что выражение лица Кэннона было разочарованным.

Тарзан и отряд Хенсона, впервые после момента воссоединения, начали двигаться. Они шли быстрым шагом, что хорошо сокращало время, направляясь на север. Тарзан решил оставаться с ними до тех пор, пока он не почувствует, что они оставили человекообразных обезьян далеко позади. Не то чтобы он думал, что те будут их преследовать, и не из-за запаха оружия в лагере, но перестраховка была бы тут лучшей политикой. Также, он сам и Джад-бал-джа были хорошей страховкой.

Через некоторое время они остановились, чтобы передохнуть. Тарзан присел на землю, а Джейн подошла, чтобы присоединиться к нему. Девушка сказала: — А где твой лев?

— Он сам себе хозяин, — сказал Тарзан.