Спал Прошка, состарившийся без времени. Он не мечтал ни о чем. И только в снах, но им не прикажешь, он все еще продолжал любить…

Глава 10. ЕГОР

И только Торшину не спалось. Полежав до полуночи, поворочавшись на раскладушке, будто она была сплошь усыпана горячими угольями, он встал. Чтобы ненароком не разбудить никого, взял сапоги в руки, босиком вышел из палатки. И, сунув ноги в сырые керзухи, сел на скамейку к столу, где обычно ели мужики.

Егор Торшин давно уже не может спать ночами. Да и есть с чего. Болит сердце. Так хватает порой, что небо с овчинку кажется. Куда уж хуже. А ведь совсем недавно был уверен, будто никакая хвороба его не свалит и не одолеет. Он даже не подозревал о наличии у него сердца, каких-то нервов и прочих человечьих пакостях. Верил: все это придумано бабами, чтобы дурить мужиков.

У мужика, так считал Егор, нет ничего, кроме головы и того, что меж ног растет. Это — основа! Ну, а чтобы это жило — нужны руки. Они имеются у всех. Но разные. Когда умелые, всему прочему дышится вольготно.

Дракон свое прочее не презирал. Никогда и никто в жизни не считал и не называл его лодырем. Да и не в кого было стать таким.

Торшин едва надел рубаху, прикрывающую задницу начал помогать семье. Вместе с отцом пахал поле — коня водил. Целый день по межам и бороздам. Босиком. До самой темноты. А ночью отгонял коня в ночное.

Утром — снова на пахоту. И опять до черноты в глазах. Ноги заплетались от усталости. Но о том и пожаловаться было некому. Отец не меньше выматывался. А мать, занятая двумя младшими, сама с ног сбивалась.

Едва кончали пахоту, нужно было косить траву на сено. Корове и лошади. Правда, косу мальчишке отец сделал по росту и возрасту. И старался Егор не отстать от отца. Шаг в шаг, ручка в ручку следом, по пятам шел. Снова потом обливался с макушки до пят.

Где это было? Конечно, там, на Смоленщине. В самой красивой на земле деревеньке с прозрачным именем — Березняки…

Семья Торшиных была середняцкой, смирной, неграмотной. Жила неприметно среди других. Дети, едва становились на ноги, приноравливались к делу, хозяйству. На улице бывали редко. Может, потому обходили ее стороной бури и беды.

Егор, как все дети, быстро взрослел. На его ладонях прижились жесткие мозоли куда как раньше того, когда отец решил отдать его в школу. Мальчишка учился легко. И вскоре после окончания курсов в Смоленске стал работать в колхозе счетоводом.

Старший Торшин гордился. Сын ученым человеком стал. В начальники выбился. Работает за деньги. Не в навозе ковыряется. На работу в чистых портках и рубахе ходит, как на праздник. А захочет — вовсе академиком станет. Пока молод — пусть учится. Но Егорке уже вскружила голову первая весна.

Она позвала в лес, заманила в девичий хоровод. Спела ему песни сердечные, обещая много радостей. Вскружив голову, заставила заметить в лунную ночь длиннокосую сероглазую Феню, так похожую на березу в лесу.

Не только в Березняках, но и во всей Смоленщине равных ей не было. Работать возьмется — никто за нею не успеет. В пляске — огонь. На посиделках не сидела сложа руки. Мелькали спицы в пальцах. За вечер — пара носков либо варежки.

И хотел Егор не спешить, да куда там… За что ни возьмется, везде ее лицо видит. И решился. Испугался, чтоб не прозевать девушку. Уговорил отца и мать. А вечером сам к ней подошел. Подсел рядом. Разговор завел. Девка краснела под его взглядами. Но разрешила проводить себя домой с посиделок. Там, у калитки, до первых петухов засиделись на скамеечке. Егор даже за руку взять не насмелился. Робел. А через неделю предложение сделал.

Отец Фени улыбнулся довольно. Не отказал.