Выставку якутских художников Прохоренко пошел посмотреть вместе со всеми коллегами через несколько дней после возвращения из села.

Володьку ошеломили некоторые работы. Особо пейзажи: несколько картин, объединенных одной темой — Родины.

Парень стоял возле них, словно завороженный.

Хрупкая девушка подошла неслышно. Встала рядом, спросила, покраснев:

— Понравились работы?

— Да! Потрясающие полотна! — признал Володька и указал на одно, где над хмурым предгрозовым Алданом, окаймленным суровыми, величавыми скалами, летела пара аистов. Было видно, что пейзаж рисовался с натуры человеком неслучайным, коренным жителем этих мест, глубоко знающим и любящим эту землю.

— Мои работы! — призналась девушка.

— Ваши? Я, честно говоря, думал, что написаны мужской рукой! Вы там живете? — спросил он удивленно.

— Конечно. Это моя земля, — ответила уверенно и с достоинством.

— Хотелось бы мне побывать в тех местах! — Володька не мог оторвать взгляда от полотен.

— Приезжайте! Я вас познакомлю с моей Якутией!

— Да, но как?

— А очень просто! Трое наших художников остаются работать в Киеве. Трое — могут поехать к нам. На время или навсегда, уж как захотите…

И через неделю Прохоренко прилетел в Якутск.

— Чтобы работы ваши были выразительными, запоминающимися, нужно не просто увидеть этот край глазами фотографа, а полюбить его. Да так, чтобы передать свое чувство на полотне доступно пониманию каждого. А для этого нельзя оставаться гостем в наших местах. Попробуйте вжиться в них, среди рыбаков, охотников, лесорубов, золотодобытчиков. И дать не просто землю, но и человека! Которого узнаете и захотите запечатлеть. Тогда он у вас получится, — предложили Володьке.

И тот, подумав, остановил свой выбор на лесорубах. А через три дня его направили в бригаду к Никитину, даже не предупредив, что командируют к нему художника.

— Набраться тем и впечатлений! — так Прохоренко объяснил всем свой отъезд.

Дома его поняли. И только Зинка, улыбаясь хитровато, спросила:

— От нее подальше уехать хочешь? Это уже подвиг! Но помни — от себя не убежишь. И не улетишь даже на самолете! Хотя на твоем небосклоне, кажется, появилась Новая звезда? — кивнула она на Музу, художницу из Якутии.

Прохоренко не придал значения ее словам. Но через месяц он успел втянуться в работу и уже не валился с ног по вечерам. Он делал у костра короткие зарисовки, наброски будущих картин. Он и сам не заметил, как постепенно притупилась обида на Тараса и Аленку. Прошла боль. И сердце, освободившись от тяжести, вспомнило о жизни.

А однажды вечером, когда бригада вернулась с работы, Фелисада подозвала Володьку и сказала на ухо:

— Тебя ждут.

Она указала на Музу, сидевшую на берегу, та рисовала. Увидев Володьку, встала. И, поздоровавшись, объяснила, что решила навестить его. Заодно показать новые работы.

Они сидели допоздна на громадном валуне, прогретом за день жарким солнцем.

Тесно прижавшись плечом к плечу, рассматривали работы друг друга, о чем-то спорили. У их ног, вздыхая и смеясь, бежал могучий Алдан.

Он все слышал…

— Ты не жалеешь, что приехал сюда?

— Конечно нет. Я нашел здесь тебя и себя, — признался Володька тихо.

— А я так хотела тебя увидеть! — покраснела Муза от собственной смелости и предупредила, что она будет приезжать теперь каждую неделю…

Во сне Володька сегодня не стонал.