Он приближался к белокурой девочке и её матери. К кукле.

Протянул руку, показавшуюся мне клешнёй.

Я смотрела. Не отрывая глаз. Испуганная и зачарованная.

В темноте, похожей на серое марево, сверкнули васильковые глаза.

  Рано!   сказал кто то хриплым голосом, не старческим, но сварливым.

Потолок взорвался. А с ним и небо. Обломки посыпались вниз. Но не долетели.

Картинка сменилась под чей то негромкий смех.

Холод пробрал до костей. Я перестала чувствовать щеки и нос. Ноги работали слаженно, неся меня   взрослую   дворами к дому, в котором мы когда то жили с Антоном. Туда, где тепло и безопасно. Из ночной темноты и мороза. Я из воспоминания не знала, что это обман. Уютная квартира превратилась в бойню.

  Нет!   воспротивилась я настоящая, но тело не отреагировало.

Вот и дом. Окна, за которыми непривычно темно. Засыпанное снегом крыльцо.

  Нет!   повторила я, отказываясь подниматься наверх, где меня никто не ждал.

Там не осталось жизни. Только смерть, кровь и погром.

  Идёт,   шепнул кто то.

  Плевать,   отозвался второй голос.   Пусть живёт. Главное сделано.

Два черных пса пошли прочь по заснеженной темной улице. Помощники темного мага, на которых я в прошлый раз, торопясь в тепло, не обратила внимание.

В горле запершило от подступающих рыданий. Ноги подкосились. Колени больно ударились об лед. Ладони в шерстяных перчатках поехали в разные стороны. Я распласталась на притоптанной дорожке. Рядом возвышался сугроб, делающий меня невидимой со стороны проезжей части. Ну и пусть. Хорошо бы уснуть. Уснуть и не проснуться. Так лучше. Честно.

  Яааан!

Пронзительный голос Жозефины Симоны звал издалека. Из другого мира.

Я приподнялась на локте, огляделась. Никакой кошки. Лишь тени на снегу от домов и проезжающих машин. Но плач не смолкал, тоскливый, горестный, одинокий. Питомица всё ещё бродила по зеркальному лабиринту без надежды выбраться наружу. Она не должна была попасть сюда. Без меня её не выпустят. Старику всё равно, что случится с представительницей древней кошачьей династии.

  Верните первую встречу с Литвиновым!   приказала я, ударив кулаками по льду.

Никакой реакции.

  Проклятье!   изо рта вырвались клубы пара. Воспоминание воспоминанием, а холодно было по настоящему. Аж зубы сводило!   Выпустите! Сейчас же!

Обошлось без грохота и летящих в лицо осколков. Улица погасла. Температура повысилась. Градусов на пятьдесят, не меньше. Но свет не вернулся. Я сидела на деревянном полу неизвестно где в кромешной тьме. Ни вспышки, ни единого звука вокруг.

  Очень смешно,   процедила я сквозь зубы и принялась разматывать шарф. На мне осталась длинная шуба и зимние сапоги. И два свитера в придачу!

Раздевшись до футболки, я двинулась на ощупь. Руки касались всё тех же треклятых зеркал. Шагов через пятьдесят ноги начали преть, и я скинула обувь. Подумав, стянула и джинсы с теплыми колготками. Отбросила последние в сторону и снова одела джинсы   на голые ноги. Дальше пришлось топать босиком. Носки снялись вместе с колготками, а те исчезли. Попытки отыскать их в темноте успехом не увенчались. Но я не переживала. Если лабиринту приспичит вновь перекинуть меня в зиму, раздетой не оставит.

Беспокоило другое. Я брела и брела, ступая медленно и осторожно, а ничего не менялось.