— И вы не собираетесь идти с ним в Дикие Земли?

— Не собираюсь.

— Но я собираюсь, — заявил гоблин. — Я был в самом начале этого дела и хочу видеть, каким будет конец. Не для того я зашел так далеко, чтобы повернуть назад.

— Но вы говорили, что боитесь открытого пространства, — сказал Хол. — У вас есть даже специальное слово для этого…

— Агорафобия. У меня она по-прежнему есть. Я дрожу на открытом пространстве и небо над головой угнетает меня. Но я все равно пойду. Я начал это дело в Вайлусинге и не могу повернуть назад на полпути.

— Вы там будете чудаком, — сказал Снивли, — наполовину из Братства, наполовину нет. Опасность для вас будет реальной, почти такой же, как и для человека.

— Я знаю это, — сказал Оливер. — И все же я пойду.

— А что это ты должен отнести епископу Башни? — спросил Хол у Джиба. — Я еще ничего не слышал об этом.

— Я как раз хотел попросить тебя показать дорогу к Башне, — ответил Джиб. — Я боюсь, одни мы заблудимся. А ты должен знать туда дорогу.

— Я никогда там не был, — сказал Хол, — но знаю те холмы. Так как агент инквизиции направился туда же, то нам придется идти без дорог и троп. О Беккете пока ничего не было слышно?

— Если бы они проходили здесь, — ответил Снивли, — я бы знал об этом.

— Если я пойду с вами, то когда мне быть готовым?

— Через несколько дней, — ответил Джиб. — Марк еще должен поправиться, да и я обещал помочь Друду с дровами.

Снивли покачал головой.

— Мне это не нравится, очень не нравится. Я предчувствую неприятности. Но если парень пойдет, то у него должен быть меч. Я уже пообещал ему его, и жалок будет тот день, когда гном не сдержит своего обещания.

11

Первые пять дней пути держалась прекрасная осенняя погода. Листва медленно окрашивалась в горячий золотой, глубокий кроваво-красный, роскошный коричневый и розовый цвета такой красоты, что перехватывало дыхание.

Марк Корнуэлл время от времени признавался себе, что за последние шесть лет он утратил кое-что в жизни. Замуровавшись в холодных стенах университета, он утратил ощущение цвета и запаха осеннего леса и, что хуже всего, не подозревал о своей утрате.

Хол вел их большей частью по вершинам холмистых возвышенностей, но иногда приходилось переходить от одного хребта до другого, чтобы не попасть на глаза дровосеку или фермеру. Опасности не было, наоборот, их скорее ждало бы радушие и гостеприимство, но все же они решили, пока возможно, никому не показываться. Известие о такой пестрой компании разнеслось бы быстро, а это уже было бы опасно.

Спустившись с холмов в глубокие долины, они попали в другой мир. Здесь деревья росли тесно, были больше, на крутых склонах проступали каменистые обнажения, в руслах быстрых ручьев лежали массивные булыжники. Высоко над головой на вершинах холмов ветер шумел листвой, но внизу ветра не было. В тишине густого леса оглушительно звучал шорох обеспокоенной ими белки или взрыв крыльев вспугнутой куропатки, которая как призрак стремительно поднималась в воздух.

В конце дня они спустились в глубокую лощину в поисках места для лагеря. Хол, ушедший вперед, отыскал место, где расщелина в известняковом склоне давала относительное убежище. Костер был небольшой, но он давал тепло среди холода ночи и отгонял тьму, создавая маленький участок безопасности и удобства в лесу, который с наступлением ночи становился враждебным.

У них всегда было мясо. Хол, отлично знавший лес и прекрасно стрелявший из лука, приносил то белку, то кролика, то куропатку, а однажды добыл и оленя.