Энн наблюдала, как человек остановился перед воротами. Если там и существовал какой-либо механизм, позволяющий открыть ворота, в этот раз он явно не действовал. Нетерпеливо постояв минуту-другую, мужчина в мантии выбросил вперед кулак и постучался. Даже сквозь закрытое окно до Энн доносился отдаленный глухой стук. Но никто не ответил. Человек сделал шаг назад с обозленным видом. Кого-то позвал. Энн слышала – столь же отдаленно, сколь и стук, – как мужчина кричит высоким тенором, но не могла разобрать слов. Когда и это не помогло, человек поставил чемодан и оглядел почти пустую улицу, проверяя, не смотрит ли кто.

«Ах-ха-ха! – мысленно торжествовала Энн. – Тебе и невдомек, что у меня есть надежное зеркальце!»

Девочка увидела лицо мужчины довольно отчетливо: узкое и напыщенное, с застывшим на нем выражением беспокойства и нетерпения. Она не знала этого человека. Она увидела, что он приподнял украшение, свисавшее с золотой цепи у него на груди, и поднес его к воротам, словно собираясь использовать в качестве ключа. И дверь распахнулась, медленно и плавно, в точности как перед фургоном, хотя тогда никакого украшения не было и в помине. Лорд-мэр очень удивился. Энн увидела, как он отпрянул и озадаченно воззрился на свое украшение. Потом он поднял чемодан и, сохраняя важный вид, поспешил внутрь. Ворота за ним захлопнулись. И с тех пор Энн его больше не видела – вслед за фургоном он бесследно исчез.

Возможно, на этот раз всему виной стало обострение болезни. В течение ближайших дней Энн было так плохо, что она вообще не могла ни на что смотреть, ни в зеркале, ни без него. Она потела, ворочалась, засыпала – урывками, с гадкими лихорадочными снами – и просыпалась, чувствуя ужасную слабость и сильный жар.

– Радуйся, – посоветовал ей Узник. До того как его посадили в тюрьму, он был чем-то вроде лекаря. – Болезнь достигает пика.

– Ты меня обманываешь! – возразила Энн. – Мне кажется, они похитили и лорда-мэра. Это место – настоящий Бермудский треугольник. И мне нисколечко не лучше. Наоборот – ХУЖЕ.

К вящему неудовольствию Энн, ее мама, по-видимому, разделяла мнение Узника.

– Наконец-то жар у тебя спадает, – сказала мама. – Значит, ты скоро поправишься. Слава богу!

– Ага – лет через сто! – простонала Энн.

Последовавшая за этим ночь и вправду казалась целым веком. Девочка то и дело видела сны, где ей приходилось бежать по бескрайнему, заросшему травой парку, хотя она еле шевелила ногами от ужаса, потому что Нечто кралось за ней по пятам. Еще хуже были сны о перламутровом лабиринте: ей привиделось, будто она попала в ловушку наподобие ушной раковины. На перламутровых стенах играли радужные отражения – все то же Нечто, бесшумно скользившее за ней. В этом сне Энн больше всего боялась, что Нечто поймает ее, но не меньше пугало ее и то, что в изгибах лабиринта Нечто может ее потерять. На перламутровом дне гигантского уха была кровь. Подскочив, девочка проснулась вся в поту и обнаружила, что наконец светает.

Заря была желтого цвета, и отражение Энн в зеркале тоже оказалось желтым. Но похоже, проснулась она вовсе не от кошмаров, а от звука одинокого автомобиля. «Ничего особенного», – раздраженно подумала Энн. Бывает, что продукты в магазины привозят ужасно рано. И все же она чувствовала, что это не доставка товара. Это что-то важное. Девочка с трудом подтянула к себе насквозь мокрую подушку и подложила ее под голову, чтобы наблюдать за происходящим в зеркале.

По Лесной улице прошелестел автомобиль с зажженными фарами – водитель будто не замечал, что уже светало, – и осторожно затормозил на парковке напротив прачечной самообслуживания.