Или демагогом. Но Леденцов не только говорил, но и делал. Он, в сущности, рисковал своей жизнью. Вернее, судьбой.
— Товарищ капитан, разрешите доложить…
— Погоди ты! На судьбы людей мы должны влиять своей оперативной работой, а не личными жертвами.
— Когда вы полезли под пули Гундосого, вы чем жертвовали?
— Я это делал ради оперативной задачи!
— А я подумал, что ради той девочки и ее матери, — чуть не потупил глаза Леденцов.
Петельников не поддавался эмоциям, но, как и все умные люди, поддавался логике. Впрочем, логика была и у него, как у всякого умного человека.
— Товарищ капитан, разрешите доложить…
— А любовь?
— Вы же сами говорили, что любовь — это лишь повод.
— Все-таки он нужен!
— Мы же целовались, товарищ капитан, — улыбнулся Леденцов.
Петельников подошел к нему вплотную, на расстояние одного дыхания, и посмотрел в лицо своим пронизывающим взглядом, как бы испытывая. Леденцов выдержал — лишь слегка вспотел его лоб. Впрочем, это могли быть дождевые брызги, потому что на город налетел циклон. Тогда капитан положил ему руку на плечо и сказал вдруг странным, почти осипшим голосом:
— Боря, она же будет тебя колошматить…
— Сперва потерплю, а затем перевоспитаю. — И Леденцов добавил почти таким же, тихим и осипшим голосом: — Вадим Александрович, но она мне отказала.
— Ирка-губа не хочет идти замуж за оперуполномоченного, лейтенанта милиции? — обиделся Петельников.
— Вернее, отложила на год.
— И правильно сделала. — Капитан облегченно сбросил руку с его плеча и вернулся за стол.
— Докладывай, что там…
— Товарищ капитан, ваше задание выполнено: Шатра больше нет…
|