Допустим, он хотел жениться по служебному долгу, по своей доброте, из-за жалости… Говорят, что этого еще мало, нужно чувство. Какое? Да разве долг, жалость и доброта не перевесят любое чувство; разве они тоже не чувства? Или людям подавай страсти без ума и без долга? Когда стреляются сами и стреляют любимых, когда ради любимых бросают детей и стариков, совершают безумства и безрассудства?.. И Леденцов подумал, что поэты и песенники, романисты и драматурги и еще обнявшиеся парочки в общественном транспорте опошлили истинную любовь, превратив ее во вседозволенную дурь. У них выходило, что любовь — это такое состояние, когда интеллект полностью отключен. Дай бог, вернее, не дай бог, чтобы интеллект отключился. Без него человек не человек, без него человек есть волк вроде Мочина или Паши-гундосого. Между прочим, они, Мочин и Гундосый, были способны на страсть и никогда — на долг или на жалость.

Леденцов вошел в кабинет:

— Товарищ капитан, разрешите доложить…

— Женишься? — перебил Петельников.

— Женюсь.

Капитан, всегда легкий, громоздко встал из-за стола.

— На Ирке?

— На ней.

— Почему?

— Потому что целовались, товарищ капитан.

Петельников улыбнулся какой-то пиратской улыбкой, скривившей его четкое лицо. И повторил, будто не слышал предыдущего ответа:

— Почему?

— Потому что обещал.

— А зачем обещал?

— Потому что пожалел. Товарищ капитан, разрешите доложить…

Но Петельников прошелся по кабинету так резко, что Леденцов, не кончив начатой мысли, на всякий случай посторонился. Его вдруг одолела нехорошая мысль: он объяснял свой шаг знакомым, приятелям и сослуживцам. А надо ли объяснять другу? Не для того ли и существуют старшие друзья, чтобы им ничего не объяснять? Впрочем, объяснял же он маме, самому близкому другу…

— Ты что же, будешь жениться на всех, кого пожалеешь?

— Так сильно я пожалел впервые, товарищ капитан.

— Разве нельзя эту жалость выразить в другой форме?

— Она решила, что я за ней ухаживал в оперативных целях.

— Скажи правду: увивался, мол, не по службе, а из жалости.

— Словам она не поверит.

— Женишься, чтобы ее убедить?

— Если Ирка разуверится в милиции, то она уже никому не поверит.

Сперва зазвонил один телефон, потом второй. Петельников было ринулся к ним, но передумал и отошел от стола подальше Аппараты звонили как оглашенные: девять часов, понедельник, разбор многих не очень сложных происшествий, скопившихся за два выходных дня, отложили на это утро. Наверное, звонил телефон и в кабинетике Леденцова.

— Товарищ капитан, — перекричал он трескотню, — разрешите доложить…

— А ты подумал вот над чем, — заговорил Петельников, стоило телефонам утихнуть. — Обирание пьяных, хищение деталей с автомашин, приданое с крадеными вещами и еще неизвестно что… Может возникнуть вопрос о привлечении ее с ребятами к уголовной ответственности. Неплохая картинка… Кто эта юная преступница? Это жена оперуполномоченного уголовного розыска лейтенанта Леденцова.

— Я пойду к начальнику Управления, к прокурору…

— Но ведь это фиктивный брак.

— Люди фиктивно женятся ради денег, прописки, жилплощади… Так почему бы не жениться ради судьбы человека?

Эмоциям Петельников не поддавался. Но лейтенант задевал не чувства, а разум; говорил убедительно и гладко, будто отвечал по конспекту Видимо, убежденность делает человека оратором. Или демагогом. Но Леденцов не только говорил, но и делал.