— Юрка, заползай! — поманил Шиндорга.

Мальчишка опасливо, как в ту же расщелину, ступил в Шатер: любопытство пересилило. Его глазки зыркали по круглому полумраку, впитывая иную, запретную жизнь.

— Дозу возьмешь? — спросил Бледный.

— Какую дозу?

— Допинга…

Мальчишка пожал плечами, не зная, хочет ли он взять дозу и что такое допинг. Но глаза радостно ждали небывалого.

— Хлебни, — отечески посоветовал Бледный, протягивая ополовиненную бутылку.

— Зачем? Ребенок еще, — жестко бросил Леденцов.

— Ничего, мужиком вырастет.

Леденцов встал. Оперативно-воспитательная акция кончилась, не начавшись. Все. На себе он ради дела мог ставить опыты, но допустить спаивание ребенка…

Сейчас он выбьет бутылку из тонкой руки мальчишки, швырнет наземь Бледного и вызовет машину…

Но бутылку выбила другая рука, которая вроде бы повисла в беседке самостоятельно, без человека. Уж только вслед за ударом они увидели женщину, стоявшую в листвяном проеме входа. Она размахнулась еще раз, отвесила мальчишке выстрельную пощечину, выволокла его из Шатра и бросила через плечо:

— Подонки!

— Что она так? — облегченно спросил Леденцов.

— Не доверяет нам, — буркнула Ирка.

— Почему?

— А ты нам доверяешь? — вдруг спросил Бледный.

— Само собой.

— А мы тебе пока не доверяем.

— Это с чего? — постарался обидеться Леденцов.

— Нужна проверочка.

— Я вроде бы проверенный…

— Нужна настоящая проверка. Приходи завтра.

Леденцов молча оглядел каждого. Неужели подозревают? Ребята молчали, будто так и надо.

Выходит, что атаманом тут Бледный? Не Ирка? Разумеется, в таких группах лишь сила да наглость в цене.

— Не скисай, Желток, — посочувствовала Ирка. — Мы любого проверяем.

— Разбегаемся, — предложил Бледный. — Эта тетка может капнуть в милицию.

Артист запел под гитару:

7

Многотонное чудище, что-то среднее меж китом и осьминогом, копошилось в серой воде. Хотело вылезти по каменным ступенькам на берег. Да не одно, а вместе с другими, которые поменьше, но со свинячими хвостиками.

— Это… кто? — спросил Леденцов у проходившего парня.

— Катер с лодками, — улыбнулся он.

Леденцов пошел дальше, ставя ноги осторожно, будто не верил крепости гранита.

Набережная с чего-то разыгралась. Золотой купол собора покрылся волнами, как сморщился. Фонари стояли шатко, тоже сомневались в надежности гранита. Деревья росли криво. Далекий шпиль, обычно ровненький, будто аршин проглотил, сегодня, видно, этот аршин не проглотил, а ввинтился в потемневшее небо штопором. Автомобили — и смех и грех — наподдавали друг другу, точно в хоккей играли; одна шустрая легковушка столкнулась с автобусом, въехала в него и сзади выскочила.

Леденцов стал и остервенело потряс головой, чтобы уложить мысли в обычный порядок. Какая-то старушка тоже остановилась с завороженным любопытством.

— Чем могу быть полезен, гражданка?

— Ты сейчас вовсе бесполезный, поскольку труп.

— Гражданка, выбирайте выражения, — строго попросил Леденцов.

— Труп, только тепленький. Шел бы ты домой.

— Домой и иду.

Ему казалось, что он неестественно раздвоился: тело вот оно, шагает по набережной, а сознание отлетело, парит рядом птичкой, наблюдает за телом и ухмыляется, поскольку никогда это тело таким не видело.