Бёртон чувствовал себя так же, как в Африке, во время малярийной горячки. Ему казалось, что его плоть разделилась надвое, что в нем живут две враждующие личности, которые остервенело сражаются друг с другом, и ни одна не собирается уступать.
Полем боя для этих противоборствующих сил стала гибель Пеннифорса, — Бёртон это понимал. Всеохватывающее чувство вины сражалось внутри него с неистовой жаждой мести; импульсивное желание отказаться от роли секретного агента боролось с решимостью найти вервольфов, выяснить, с какой целью они похищают детей, и положить этому конец во что бы то ни стало.
— Месье, — свистящим шепотом произнес кто-то в дверном проеме.
Бёртон остановился, пытаясь справиться с внезапным головокружением. Приглядевшись, он различил фигуру, съежившуюся в прямоугольнике среди густых теней.
— Месье! — повторился шепот.
— Доре? — тихо спросил Бёртон.
— Oui, Monsieu.
Бёртон подошел к двери и спросил по-французски:
— Как вы меня узнали?
— Па! Неужели вы думаете, что можете обмануть глаз художника мазком театрального грима и париком? Я видел ваше фото в газете, месье Бёртон. Я не мог ошибиться: глубоко посаженные глаза, жесткий рот, выпирающие скулы. У вас чело бога и челюсть дьявола!
Бёртон фыркнул:
— Что вы здесь делаете, Доре? Ист-Энд — не место для француза.
— Я не просто француз, я художник.
— И обладаете железным здоровьем, если можете терпеть такую вонь.
— Я привык.
В почти непроглядной тьме — слабый свет лился только от трех красных пятен, проплывавших по реке: похоже, это светилось торговое судно или баржа, — Бёртон почти не видел француза. Тем не менее, у него возникло ощущение, будто его собеседник в лохмотьях, с длинной бородой и спутанными волосами.
— Вы выглядите, как старый бродяга.
— Ну да! И благодаря этому жив до сих пор! Они думают, что я нищий, не обращают на меня внимания, а я незаметно рисую их. Но вы, месье, что вы делаете в Котле? Неужели ищете вервольфов?
— Да. Мне поручили узнать, откуда они приходят и чем занимаются.
— Я не знаю, откуда они приходят, но чем занимаются, это очевидно — воруют трубочистов.
— Что?
— Mais je to jure que c’est vrai! Эти вервольфы… они совершенно необычные. Они забирают детей, причем только мальчиков и только маленьких трубочистов.
— На кой дьявол им понадобилось похищать маленьких трубочистов?
— Не знаю, месье. Вам нужно повидаться с Жуком.
— Кто это еще?
— Президент Лиги трубочистов.
— У них и лига есть?
— Oui, Monsieu. Лига есть, но там тоже не знают, где искать пропавших детей.
— Мой юный друг, Язва, наверняка узнает.
— Он трубочист?
— Нет, мальчишка-газетчик.
— А… да, он может знать. Эти дети, они — как бы сказать? — держатся все вместе, да? Я слышал, что слово, сказанное одному, тут же передается другому, потом по цепочке дальше и распространяется по всей империи даже быстрее, чем огонь по сухому лесу.
— Это верно. Что-нибудь еще, месье Доре? Может, вы знаете, откуда приходят вервольфы?
— Э, нет. Знаю только, что они охотятся тут уже месяца два, каждую ночь. А сейчас мне пора. Уже поздно, я устал.
— Спасибо вам за помощь, и, пожалуйста, будьте осторожны. Я понимаю, что искусство — ваша жизнь, но я бы не хотел услышать, что из-за него вы ее лишились.
— И не услышите. |