– Из-за чего?

– Накричалась. Один наглец вывел меня из себя. Ну, не важно. Ты смотрела по телевизору вручение премий музыкантам?

– Да. Теперь черт-те что называют музыкой, но твой герой получил премию.

– Джесс? Да. – Нина рассказала о вечере с Джессом и его друзьями, тщательно обходя свое общение с Люком Свейном.

– Что ж, познакомь нас как-нибудь. Он действительно великий музыкант. Кстати, твой костюм в этот вечер…

– Да?

– Пожалуй, был чересчур. То, что выглядит элегантно в ночном клубе, по телевизору смотрится пресновато. Мне кажется, тут нужны оборки, драпировка, бриллианты.

– Спасибо. Учту. – Нина всегда положительно воспринимала любую критику, если это касалось ее профессии, и старалась делать нужные выводы. Она редко повторяла допущенные ошибки. – Давай работать.

Елена села за фортепиано, Нина встала рядом.

Немного распевшись, Нина приступила к более трудным вокальным упражнениям. Елена слушала, кивала, время от времени давала советы: расслабь плечи, убери язык, не зажимай ноту. За час они прошли кусок из «Риголетто», которым Нина была пока недовольна, а потом обсудили места, куда ее приглашали выступить.

Как всегда, в хорошем настроении, появляющемся у нее после занятий, Нина шла по улице, что-то тихонько мурлыкая. Она отдала себя опере, потому что любила петь и, как сказал Джесс, была певицей Божьей милостью. Нина вообще отличалась жизнелюбием, ничто не могло доставить ей такого удовольствия, как те моменты, когда все в ней объединялось воедино и поднимало ее над обыденной жизнью. Бывало это только тогда, когда она пела.

– Что-то ты сегодня слишком серьезна, – сказала Нина своему отражению в витрине музыкального магазина и вдруг вздрогнула: на нее смотрели знакомые карие глаза. Сердце екнуло, но через секунду она уже смеялась над собой – это был лишь плакат.

Нина уставилась в витрину. Люк, по всей вероятности, действительно был очень популярен, как сказал Джесс. Альбому певца было посвящено полвитрины, в том числе и плакат, изображавший его обложку. Люк в линялых джинсах и старом свитере был снят на фоне убогого сельского пейзажа: полуразвалившаяся хижина, груда отбросов, на веревке висит белье. Небрит, а глаза горят каким-то мрачным огнем. Альбом назывался «Загадочное имя».

Нина как зачарованная смотрела на все это убогое обрамление, на эти горящие глаза. Что видел он и не видела она? «Загадочное имя»… Что он имел в виду?

Она уже было вошла в магазин купить альбом, но подумала, что этого делать не стоит. Рок-музыку она не слушала. Нина подозвала такси и поехала домой.

Квартира Нины, маленькая, с одной спальней, находилась на девятом этаже ухоженного дома неподалеку от Лексингтон-авеню. Она не могла видеть из окна Центральный парк: его загораживало слишком много зданий, но до него можно было дойти пешком. Квартира была обставлена элегантно, со вкусом, чувствовалось, что здесь живет очаровательная женщина. Нина предпочитала современный стиль, без излишеств, прямые чистые линии, пастельные тона, питала слабость к восточным коврам, вазам; любила картины, бронзу. В Сан-Франциско она увлекалась искусством икебаны и, судя по квартире, преуспела в нем. Переехав в Нью-Йорк, она потратила много денег и энергии, чтобы дом ее выглядел должным образом. Нина обожала его. У окна в углу помещалось фортепиано, заваленное оперными партитурами; в комнате стояла дорогая музыкальная аппаратура.

Зазвонил телефон.

– Алло! – сказала она в трубку.

– Привет, это Люк.

От изумления Нина потеряла дар речи. Он что, ненормальный? А может, ясновидящий? Звонит, чтобы наорать на нее за то, что она не купила его альбом?

– Люк Свейн, – нерешительно повторил он.