Было видно, что смерти он боялся до дрожи. И все вре­мя как бы предлагал следователю «торговлю» — а вот я еще кое-что знаю и могу сказать, если следствие мне гаран­тирует...

Как ни соблазнительно было пойти на торговлю с преступником, пообещать что-то, дать гарантию жизни, если сдаст братьев, Коржев этого соблазна избегал. Ничего не обещал, ничего не гарантировал, и будущее Дробова ставил целиком в зависимость от степени его сотрудниче­ства со следствием. Но без прямого торга «я — вам, вы — мне».

Дробов уже давно сидел в СИЗО, братья-разбойники где-то на свободе шастали. И вполне возможно, совершали новые преступления. Так что особенно-то и откладывать признания Дробова было нежелательно.

Время шло. Коржев нервничал. Но нервничал и Дробов.

Он перебирал в голове варианты поведения: то ли и дальше по эпизодам совместных с братьями преступлений сидеть в «несознанке», в «отрицаловке», то ли, спасая свою жизнь, начинать активнее сотрудничать с дотошным сле­дователем.

Видимо, что-то в манере вести допрос, в чувстве соб­ственного достоинства, в компетентности молодого следо­вателя прокуратуры подталкивало «удава» к принятию именно второго решения.

Коржев был беспристрастен, объективен, не демонст­рировал ни ненависти, ни презрения, ровно вел дело, под­водя Дробова к соучастию в преступлении.

Пока Дробов размышлял, что бы еще сказать следовате­лю, а что пока попридержать, тот, проанализировав со­бранные уже материалы, составил большую и подробную ориентировку, где были указаны время, способ соверше­ния убийств, приметы возможных преступников, манера знакомиться со своими жертвами, и направил в соседние области и даже регионы, в частности, в республики Кавка­за и Закавказья.

Через полтора месяца пришел ответ из Самары.

Там было совершено подобное убийство. Почерк тот же.

Ну, то есть почерки сходились, как при графологичес­кой экспертизе.

Вечером Коржев получил ориентировку, а уже утром следующего дня был в изоляторе у Дробова.

— Ничего не хотите добавить к сказанному ранее?

—А что добавлять? Я все сказал. Надеюсь, чистосердеч­ное признание облегчит мою страшную вину.

— Может облегчить...

— Не понял?

—  Вы сознательно скрываете от следствия некоторые эпизоды действия возглавляемой вами банды.

— Я не возглавлял...

— Ну, тогда возглавляемой Романом Ахтаевым банды...

— Я этого не говорил.

— Вы много мне еще не говорили. А вот рассчитываете на снисхождение будущего суда. Мне, видите ли, Дробов, очень трудно будет представить суду вас, человека, имев­шего судимость, признавшегося в убийстве и покушении на убийство, как невинную жертву обстоятельств. Вы сами себя губите...

— Что же делать, гражданин следователь? Спрашивай­те, я как на духу...

—  Ну, если так, то... Расскажите, как у вас получилось в... Самаре...

До этого с Дробовым Коржев ни разу разговора об убий­стве владельца автомашины в Самаре не заводил. Так что, получив самарскую ориентировку и «расслабив» Дробова пустяшным разговором с переливанием из пустого в по­рожнее, тщательно готовил его к этому вопросу.

— Так что у вас было в Самаре?

Самара тут слово ключевое. Если докажут, что в убий­стве в Самаре он тоже принимал участие, то и от братьев труднее будет отвертеться... А они на свободе... И вдруг да информация, что он в СИЗО колется, до Романа дойдет? Всегда «маляву» можно с воли в СИЗО забросить. При­шьют его во сне, он и не услышит...

С другой стороны, еще одно убийство, еще на шаг бли­же к высшей мере...

Вот и соображай тут...

«Думай, Серега, думай, выбирай наименьшее зло», — говорил себе Дробов.