И тут Лина вспомнила, что спасла ему жизнь.

Если бы она не закрыла его своим телом, графиня убила бы его, как и намеревалась. Револьвер был направлен ему в сердце!

Лина попыталась связать все это воедино, но почувствовала, что это еще слишком тяжело для нее. Она прикрыла глаза и постаралась уснуть.

— Посмотрите, мадам, какие прелестные цветы! — сказала монахиня. В руках у нее была ваза с орхидеями.

Это была одна из двух монахинь, которые ухаживали за Линой. Она была младшей из них и, видимо, еще не успела утратить вкуса к красотам мира сего, в отличие от своей пожилой подруги.

— Они великолепны! — воскликнула Лина.

— Да, его светлость каждый день посылает вам что-то новое. Цветы скоро ставить будет некуда.

И в самом деле, спальня была вся заставлена букетами. Это напоминало Лине ту беседку, где герцог поцеловал ее.

В эти несколько дней, пока Лина выздоравливала, она остро чувствовала, что герцог думает о ней не меньше, чем она о нем.

Она вновь ощущала соединявший их таинственный трепет. Только теперь она поняла то, чего не сознавала раньше: цветы напоминали ей о нем.

Лина уже вставала с постели, спускалась вниз, бродила по изысканно обставленным комнатам и все время думала о нем. Она надеялась, что герцог пришлет ей записку, но он присылал лишь цветы. Ей хотелось думать, что они говорят с нею без слов.

И в то же время она не могла не беспокоиться о том, что происходит.

Ей не хотелось спрашивать монахиню, чтобы узнать наверное, но она предполагала, что Китти, Дэйзи и Эви уехали домой, в Англию.

Во всяком случае, никто из них не навестил ее и ей ничего от них не передавали.

По словам монахинь, доктор прописал ей полный покой и тишину. Лина и в самом деле нуждалась в покое. Она лишь накануне стала чувствовать себя нормально.

Сегодня, несмотря на то что рука двигалась с трудом и ныла, когда Лина делала резкое движение, она сочла себя совсем здоровой.

Ее перевязали. Лина взглянула на рану чуть ниже плеча и в ужасе отвернулась. Ей казалось, что она непоправимо изуродована.

Утром к ней зашел доктор. Осмотрев ее, он сказал, как бы догадавшись о том, что она испытывает:

— Вы очень хорошая пациентка, мадам. Я вами просто горжусь. Не пройдет и года, как вы забудете и думать об этом несчастном случае.

— Но… но ведь, наверно, останется ужасный шрам? — робко спросила Лина.

Врач улыбнулся:

— Не могу обещать, что шрама не останется вовсе, но это будет всего лишь белая полоска на плече, и она всегда будет скрыта под одеждой, даже когда вы будете в декольтированном вечернем туалете.

— Вы… вы уверены? — недоверчиво спросила Лина.

— Разумеется! — кивнул доктор. — За это я могу поручиться! Я в самом деле горжусь вами. Вы прекрасный образец моего врачебного искусства.

Врач тоже был француз и сумел сказать так, что это звучало как комплимент.

— Благодарю вас! — импульсивно воскликнула Лина. — Спасибо вам большое, господин доктор! Я… я так боялась, что эта рана обезобразит меня на всю жизнь…

— Вы не менее прекрасны, чем всегда! — заверил ее врач.

Он поднес ее руку к губам и добавил:

— Merci, madame! Вы были примерной пациенткой! И прекраснейшей из дам, кого мне доводилось лечить…

Лина вспыхнула и смутилась, но, когда он вышел, не могла не спросить себя, придерживается ли герцог того же мнения.

И тут она впервые осознала страшную вещь. Ведь Китти, должно быть, перед тем как уезжать, рассказала герцогу, кто она такая!

Уж разумеется, ни болезнь, ни рана Лины не заставили бы Китти, Дэйзи и Эви сжалиться над ней! Они не могли не довести до конца столь тщательно разработанный план мести герцогу!

И тут, словно в подтверждение, монахиня принесла письмо и положила его на кровать рядом с Линой.