И вот теперь в чрево земли предстояло отправиться Конану.

— Глубок ли провал, сын Снайгу? — спросил киммериец хозяина дворца.

Абдрасан печально глянул на северянина. В зеленых глазах раджуба таилась неизбывная грусть, как и у всех его соплеменников. Острые уши подрагивали, как бы к чему-то прислушиваясь. Голова его была, несомненно, собачьей, но никто не осмелился бы назвать его лицо «мордой» — в причудливой смеси черт животного и человека преобладали последние. И оба слившихся воедино существа принадлежали к самым благородным созданиям: если бы Абдрасан был псом, он спокойно и величественно возлежал бы у королевского трона, будь повелитель сынов Снейгу полностью человеческим существом — ваятели лепили бы с него статуи благородных героев древности, столь совершенных, что никто из ныне живущих не обладал безукоризненностью их черт.

К несчастью, он не был ни тем, ни другим.

— Мы не знаем, — ответил раджуб песьеголовых, теребя завитую, умащенную благовониями шерсть на подбородке. — Я уже говорил тебе, сын Коваля, что никто не возвращался из пропасти.

— Но можно бросить камень и считать, пока он будет падать, — возразил варвар.

Абдрасан кивнул.

— Мы бросали камни. И ничего не услышали.

— Может быть, у пропасти нет дна?

— Есть. Моррокан лежит там. И Хохотун обитает на дне, бродит и смеется. Ночью слышно. Камни, которые мы бросали, попадают в поле кристалла. Быть может, звук их падения слышат где-нибудь в Айодхьи или Уттакальте. Вспомни, что я рассказывал о действии талисмана.

Историю Моррокана, святыни песьеголовых, выплеснутой когда-то фонтаном подземного огня и вновь канувшего в пропасть при обстоятельствах жутких и трагических, Конан узнал за столом пиршественного зала, где, среди прекрасных статуй и колонн, украшенных тонкой резьбой, его и вендийку угощали как самых почетных гостей. Угощали фруктами, ягодами и салатами, приготовленными столь искусно, что ни одно из блюд не походило на другое. Песьеголовые избегали животной пищи и ели мясо, как узнал впоследствии киммериец, лишь закрывшись в своих комнатах и поставив у дверей стражу. Они стыдились всего, что напоминало о их двойственной природе, и самым страшным проклятием, бытовавшим среди этих существ, было пожелание недругу до конца дней своих грызть кости.

Впрочем, песьеголовые обладали весьма мягким нравом, ссорились редко, а с соседними племенами и вовсе не воевали. Случались лишь редкие стычки с болотниками. Никто из посторонних не забредал в эти земли, овеянные жуткими легендами, а сами сыны Снейгу старались не показываться на глаза людям, посылая торговать в вендийские города женщин. Женщины у них были обыкновенные, если, конечно, не считать особой привлекательности тонких черт их прекрасных лиц и изящества стана. Жены песьеголовых были столь же прекрасны, как беломраморные статуи, во множестве украшавшие город, как здания и храмы, как искусная роспись стен… Всё, что видел Конан в этом городе, несло на себе печать высокого мастерства: изящная серебряная и золотая посуда, украшенная эмалью, одежда из тонкой златотканой парчи и прекрасного патола, невиданные украшения, носимые как женщинами, так и мужчинами, привлекающие не столько обилием драгоценных камней, сколько поистине фантастической виртуозностью изготовления, и, конечно, оружие: трехгранные мечи, кинжалы с двумя и даже тремя лезвиями, метательные диски, покрытые искуснейшей гравировкой, копья с наконечниками в форме птичьих голов с острыми клювами, секиры с рукоятями из слоновой кости…

Сидя за пиршественным столом по правую руку от раджуба Абдрасана, Конан вспомнил дротик, вонзившийся между лопаток серолицего вонючки в тот самый момент, когда людоед собирался снять с него скальп. Пожалуй, оружие, украшенное тонкой резьбой и золотой инкрустацией, могло бы стать прекрасным украшением самой изысканной коллекции какого-нибудь хайборийского короля.