Я не смог исполнить твою волю, ибо все жители нашей страны настолько умны и сообразительны, что можно лишь диву даваться.

Встретил я, например, одного человека, ехавшего верхом на муле. На голове у него была привязана тяжелая ноша. Я осведомился, зачем он водрузил ее себе на макушку, на что тот ответил: "Чтобы мулу было легче".

"Вот сообразительный парень!" — решил я и отправился дальше.

Другой раздавал милостыню: все, что у него было, в честь рождения сына. От жены, с которой развелся. "Что ж, — заключил я, — и это разумно, не надо копить денег на содержание наследника".

Третий прибил себе руки гвоздями к крышке сундука: чтобы воры не унесли золото. Четвертый мочился в собственный колодец, чтобы воду не пили чужие…

— Хватит, хватит! — перебил раджуб. — Повезло мне с вазамом. Что скажешь о себе, млеччх?

Конан уже понял, что проиграл, еще не вступив в состязания. Он готов был померяться силой и ловкостью хоть с демоном, хоть с десятком-другим воинственных пуджаров, готов был ловить руками хищных рыб-пираний или пройти без обуви по раскаленным углям, но придумать с ходу дурацкую историю… Нет, это выше его сил!

Хорошо, что за плечами добрый меч, за поясом кинжал, а грудь прикрывает зеркальная кольчуга клинхов: никто не сможет бросить его и девушку крокодилам. Во всяком случае, живыми.

Расставив пошире ноги, варвар исподлобья глянул на раджуба и мрачно изрек:

— У меня нет никакой истории. Но я могу сказать, кто здесь настоящий четвертый дурак.

Седые брови длинноносого поползли на лоб.

— Кто же?

— Ты, государь. Как еще назвать человека, который тратит время на поиски глупцов, вместо того, чтобы заниматься делом?

Стало тихо. Рука Кашьяны потянулась к рукояти сабли, вазам грозно прищурился…

Повелитель гадхарцев вдруг захохотал не по-старчески громко, потом поднялся и объявил:

— Ты победил, млеччх! Только человек, напрочь лишенный мозгов, может сказать подобное в лицо раджубу! А теперь поглядим, как ты умеешь ловить рыбу в мутной воде и отличать истинное от ложного.

ГЛАВА 12. Город Слона. Победа и поражение

Пестрая толпа опасливо жалась к стенам домов, окружавших площадь. Бритые жрецы в черных тогах сновали вдоль неровных шеренг, окропляя головы и плечи зрителей водой из украшенных дорогой инкрустацией рогов буйволов. Священный котел, стоявший на большой треноге на первой ступени лестницы, ведущей к храму Кали, почти опустел.

Посреди площади, с которой убрали шатры, высилась гора веток, присыпанная сверху рисовыми зернами. А на помосте, где три дня назад восседал раджуб Гадхары, поджав ногу и заложив за спину могучие руки, неподвижно застыл Одноногий Синг. Его синие глаза, устремленные вниз, горели неподдельным восторгом.

Посмотреть было на что. Вздымая тучи песка, вокруг помоста неслись сильные боевые кони: пуджары демонстрировали искусство джигитовки.

Они скакали с копьями наперевес, сидя, свешиваясь и стоя в седле, подхватывали наконечниками разложенные кожаные мячи, поражали доспехи, надетые на колья, бросали копья в подвешенные кольца… Среди отряда носились молодые неоседланные лошади, выпущенные для "обучения примером".

В разных концах площади пешие пуджары под рокот мридангов исполняли обрядовые воинственные пляски своего клана, затем, прошептав краткую молитву над разложенным на чистых полотнах оружием, вступали в жаркие рукопашные схватки, и Конан готов был поклясться, что видит настоящую кровь, льющуюся из ран.

Солнце, давно перевалившее зенит, нещадно жгло спину. Он стоял на помосте с раннего утра, когда началось празднество, посвященное последнему дню Халипуджи, а значит — последнему дню его правления.