— А когда они вообще были? — риторически заметил я.

— Кто он такой?

— Сам бы хотел это знать, — ответил я. — Но скоро, думаю, узнаем. А вот и распорядитель похорон собственной персоной.

В конце улицы показались люди, один вид которых заставлял римлян отшатнуться. К нам направлялись служители Либитины в сопровождении жреца с молотком на длинной ручке. У них были заостренные этрусские бороды. Облачены они были в красные туники, высокие котурны и широкополые фетровые шляпы. Вид их был столь устрашающим, что вряд ли кто пожелал бы взирать поутру на такое зрелище. Шарахаясь от них прочь, люди выставляли вперед из-под сжатых кулаков большие пальцы или, достав маленькие амулеты в форме фаллосов, направляли их в сторону либитинариев.

Жрец молча приблизился к телу и коснулся его своим молотком, призывая богиню преисподней. Когда его помощник открыл коробку, жрец принялся что-то нараспев произносить над телом усопшего, время от времени посыпая его пудрой и окропляя какой-то жидкостью из шкатулки.

— Переверните его на спину, — распорядился Октавий, когда обряд очищения подошел к концу.

Помощники жреца присели на корточки возле трупа. Один из них вырвал из мертвой плоти кинжал и беззаботно швырнул его на мостовую. После этого, взяв тело за плечи и колени, они вдвоем перевернули его на спину.

Убитый был мне незнаком. Глаза и рот у него остались открытыми, а на лице застыла неописуемая гримаса ужаса. Другая рука, открывшаяся для обозрения, была так же щедро украшена золотыми кольцами.

— Кто-нибудь знает его? — громко спросил Октавий.

Поднялся гул, люди в недоумении пожимали плечами. Потом из толпы вышел мужчина и сказал:

— Это Маний Оппий, господин. Он живет… вернее, жил неподалеку отсюда. Мне приходилось несколько раз доставлять ему в дом сандалии. Моя лавка находится вон на том углу.

— Вот и хорошо. Проводишь этих людей к нему домой. Его семейство захочет получить тело. — И, обернувшись ко мне, добавил: — Не знаешь, Оппии, часом, не ростовщики?

— Пожалуй, что так, — ответил я.

Впереди на улице появилась небольшая процессия. Приближалась какая-то важная персона в сопровождении свиты друзей, клиентов и прислуги.

— Это что еще такое? — с раздражением проговорил Октавий.

В следующий миг его лицо уже выражало откровенную тревогу.

— О нет! Останови его!

Я бросился вперед, чтобы преградить путь тому, кто вселил в моего собеседника такой ужас. Им оказался не кто иной, как Гай Юлий Цезарь. Увидев меня, он улыбнулся, хотя его лицо явно выражало недоумение.

— Доброе утро, Деций Цецилий. Что тут произошло?

— Убийство, Гай Юлий. Кто-то заколол кинжалом всадника по имени Оппий. Много крови.

— Говоришь, его звали Оппий? — Известие явно заинтересовало Цезаря. — Но уж, надеюсь, не Гай Оппий?

— Башмачник сказал, что его звали Маний. Тело распорядился убрать судья Октавий.

— Никакого Мания Оппия не знаю. А вот Гай Оппий — это мой друг. Надо бы навести справки. Благодарю, что предупредил меня, Деций. Будь на его месте Гай Оппий, это была бы большая потеря для города.

Он натянул тогу на голову, как будто собирался совершить жертвоприношение, обвив ее складками свою руку, чтобы, проходя мимо тела в сопровождении своей свиты, не увидеть лица покойника. Ему было необходимо отгородить от мертвеца свой взор, но, будучи Цезарем, он сумел превратить это действие в театральный жест.

Несколько недель назад испустил дух старый Великий понтифик, и на его место был избран Гай Юлий.