После этого Веспасия приезжала в Италию, но больше никогда не была в Риме. Она всегда находила предлог, чтобы не заезжать туда, будучи не в состоянии объяснить почему. Это была отдельная часть жизни, далекая от ее замужества, Лондона и даже от недавних приключений с замечательным полицейским Томасом Питтом. Мог ли кто-нибудь вообразить, что Веспасия Камминг-Гульд, олицетворение аристократизма, связанная кровными узами с половиной королевских домов Европы, способна объединить усилия с сыном егеря, который стал полицейским? Но беспокойство по поводу того, что могут подумать о них другие, подорвало здоровье половины ее знакомых, лишив их радостей жизни.

Она все-таки повернулась на голос. Это было сильнее ее.

В десяти футах от пожилой дамы стоял мужчина примерно ее возраста. Когда они познакомились, ему было двадцать с небольшим. Он был стройным, темноволосым, гибким, словно танцовщик, с голосом, наполнявшим ее сны. Теперь же его волосы поседели, фигура стала чуть более грузной, но разлет бровей и улыбка оставались прежними.

Он беседовал с каким-то мужчиной и, словно почувствовав взгляд Веспасии, повернулся к ней. По его глазам нетрудно было догадаться, что он мгновенно узнал ее – без каких-либо сомнений или колебаний.

И тут Веспасия испугалась. Могла ли действительность соответствовать воспоминаниям? Не обманывалась ли она по поводу того, что произошло в реальности, путая желаемое с действительным? Напоминала ли она сейчас, хотя бы отдаленно, себя в молодости? Не лишили ли ее приобретенные с возрастом опыт и мудрость способности мечтать? Нуждалась ли она в том, чтобы увидеть его в расцвете молодости – с освещенным римским солнцем лицом, с ружьем в руке, стоящего на баррикаде, готового отдать жизнь за республику?

Мужчина направился в ее сторону. Леди Камминг-Гульд охватила паника, но выработанная годами самодисциплина не позволила ей двинуться с места. Он остановился перед ней, и ее сердце гулко забилось в груди. За свою жизнь она любила неоднократно – иногда со страстью, иногда со смехом, а чаще всего с нежностью, – но никого так, как Марио Корена.

– Леди Веспасия, – сказал он довольно официальным тоном, словно они были всего лишь знакомыми.

Однако ее имя мужчина выговорил с нежностью – в конце концов, оно имело древнеримское происхождение, о чем она узнала от него столько лет назад. Император Веспасиан отнюдь не был героем.

Следовало ли и ей держаться с ним столь же официально? Ведь когда-то их объединяли надежда, страсть и трагедия. Это было похоже на отречение.

Поблизости никого не было.

– Марио…

Так странно было произносить это имя вновь. В последний раз Веспасия шептала его в темноте. Тогда в горле у нее стоял комок, а лицо заливали слезы. В Рим входили французские войска. Мадзини сдался, чтобы спасти людей. Гарибальди ушел на север, в направлении Венеции; его беременная жена сражалась рядом с ним, одетая в мужскую одежду, с ружьем в руках. Вернувшийся Папа одним росчерком пера отменил все реформы и упразднил все свободы.

Но это было в прошлом. А Италия впоследствии объединилась – по крайней мере, эта мечта нашла свое воплощение.

Корена пристально всматривался в лицо своей давней возлюбленной. Она надеялась не услышать от него слов о ее немеркнущей красоте; для него ее красота никогда не имела значения.

Может быть, ей нужно что-нибудь сказать, чтобы опередить его? Какая-нибудь банальность была бы сейчас невыносима. Но если она заговорит, то никогда не узнает… Времени для игр не оставалось.

– Я часто представлял нашу встречу, – сказал наконец Марио. – Никогда не думал, что она может произойти… вплоть до сегодняшнего дня. – Он едва заметно пожал плечами.