Он окинул взглядом великолепный зал с его гладкими колоннами и ослепительными люстрами, наполненный музыкой и смехом. Веспасия прекрасно понимала, что он хотел сказать. Это был ее мир – мир денег и привилегий, добытых кровью. Может быть, они и были заработаны в далеком прошлом, но отнюдь не этими мужчинами и женщинами, собравшимися здесь.

Леди Камминг-Гульд легко могла бы возобновить старый спор, но не хотела этого. С таким же отчаянием, как и он, Веспасия верила в революцию в Риме. Во время осады она дни и ночи трудилась в госпиталях – ухаживала за ранеными, приносила солдатам воду и еду, а потом даже стреляла из ружья, стоя плечом к плечу с последними защитниками. И она поняла, почему, когда Марио пришлось выбирать между любовью и республикой, он выбрал свои идеалы. Душевная боль от этого так никогда и не покинула ее до конца, даже по прошествии всех этих лет. Но если б он сделал другой выбор, было бы еще хуже. Веспасия не могла любить его точно так же, поскольку знала, во что он верил.

Она улыбнулась ему в ответ.

– У вас есть преимущество. Я никогда, даже в самых безумных грезах, не думала встретить вас здесь, рядом с принцем Уэльским.

Взгляд его смягчился, глаза увлажнились. Вспомнились старые шутки.

– Туше́, – признал Марио. – Но сегодня поле битвы повсюду.

– Так было всегда, – отозвалась пожилая леди. – Здесь все сложнее. Немногие вещи так же просты и понятны, какими они представлялись нам тогда.

Корена не сводил с нее глаз.

– Они были просты и понятны.

Как мало он изменился внешне, подумалось ей: всего-то лишь поседели волосы, появились едва заметные морщины… По всей вероятности, он стал мудрее, и наверняка его тело покрывали шрамы, но былые надежды и мечты явно не умерли у него в душе.

Леди Камминг-Гульд забыла, что любовь может быть такой всепоглощающей.

– Мы хотели республику. Право голоса народу, землю бедным, дома бездомным, больницы страждущим, свет заключенным и безумным. Это было легко представить, легко осуществить, если б у нас была власть… в течение короткого промежутка времени перед возвратом тирании.

– У вас не было для этого средств, – напомнила она ему.

Он заслуживал того, чтобы ему говорили правду. В конце концов, пришли бы французские войска или нет, республика все равно пала бы, поскольку у нее не хватило бы денег для поддержания ее тщедушной экономики.

Кровь бросилась Марио в лицо.

– Я знаю.

Он окинул взглядом роскошный зал, все еще наполненный музыкой и гомоном.

– Одних только имеющихся тут бриллиантов нам хватило бы на несколько месяцев. Как вы думаете, сколько денег тратится в неделю на проведение подобных банкетов? Сколько несъеденной еды потом выбрасывается за ненадобностью?

– Достаточно для того, чтобы накормить бедноту Рима, – ответила Веспасия.

– А бедноту Лондона? – спросил ее друг с усмешкой.

– Для этого недостаточно, – ответила она, и в ее голосе прозвучала горечь.

Корена молча смотрел на праздную толпу. Его лицо выражало усталость. Усталость от долгой борьбы со слепотой и глухотой человеческих сердец. Пожилая леди наблюдала за ним, понимая, о чем он думал все эти годы в Риме, и не сомневаясь в том, что эти мысли не дают ему покоя и сейчас. Тогда был Папа со своими кардиналами, теперь – принц со своими придворными, поклонниками и прихлебателями… Это была корона Британии и ее империи, а не тройная тиара Папы, но все остальное было то же самое: блеск и безразличие, бездумное употребление власти, человеческие слабости…

Зачем он приехал в Лондон? Хотела ли Веспасия знать это? Вероятно, нет.