— Фима, если дело выгорит, получишь "лимон" баксов, — пообещал осипший от волнения бандит. — За базар я всегда отвечаю, сам знаешь.

Вечеринку Шихан устроил в своём недавно отстроенном трёхэтажном особняке под Москвой. Собралась вся банда, купили водки, вина, закуски, от знакомых сутенёров привезли девиц, и пошло веселье. Дом наполнился громкими голосами, гогочущим хохотом, визгом женщин, рёвом магнитофона. К полуночи все уже ходили голые и пьяные, надоевших девиц пинали ногами и ради смеха совали им в задницы бутылки. Шихан, тоже голый, сидел, раздвинув ноги, в кресле, держал за волосы полную грудастую красотку и прижимал её лицом к своему паху. Его мощные волосатые ляжки обхватывали её голову. Он тёрся ею как мочалкой и шипел: "Лижи, сучка, старайся…". И та старалась. Лизала изо всех сил, захватывала пенис в рот, работала губами и языком, дышала и стонала, но Шиханов жеребец оставался вялым. И немудрено, ведь мысли бандита были заняты совсем другим. Стрелки больших настенных часов приближались к двенадцати. И чем ближе они подходили к этой цифре, тем больше волновался Шихан. Наконец он оттолкнул от себя проститутку и, тяжело сопя, весь красный от волнения, выбрался из кресла. А когда он взял в руки чашу, все смолкли и уставились на него с любопытством. Наступила тишина. Даже магнитофон, хотя его никто не трогал, отчего-то захрипел и сбавил звук.

Верный телохранитель Шихана — низкорослый темнолицый Карим, откупорил бутылку вина. Братки смотрели, как кроваво-красная жидкость наполняет Гавриков череп.

— Ты должен выпить всё до дна, Шихан, — прохрипел пятидесятилетний бандит по кличке Гундос. — Пусть эта падла и на том свете знает, как мы его уважаем.

Шихан почему-то вдруг озаботился вопросом, может ли он проводить такой важный обряд в голом виде. Надо бы, наверно, хоть трусы надеть. Но потом решил, что покойникам уже всё "по барабану". Тем более все вокруг него тоже стояли в чём мать родила.

Бутылки не хватило, и Карим откупорил ещё одну. По мере того как чаша наполнялась, Шихан чувствовал, как у него холодеет грудь и сводит руки. Только сейчас он заметил, что за окнами как-то уж очень быстро сгустилась темнота. Небо словно закрыли тучи, а между тем ещё четверть часа назад на нём не было ни облачка и светила полная луна…

Часы начали бить двенадцать. Он поднёс чашу ко рту и стал пить. Братва смотрела на него уважительно. Все знали, что Шихан мстит таким способом за себя и за тех, кто пал от рук Гаврика и его бойцов в многолетнем кровавом противостоянии. Магнитофон окончательно умолк. Хохотавшие в соседней комнате девицы притихли, зато где-то вдалеке завыла собака. Шихану стало казаться, что чем дольше он пьёт, тем вкус у вина меняется: вино как будто становится солонее, обретая вкус крови. Шихану он был хорошо знаком. На зоне в драках ему несколько раз выбивали зубы и кроили челюсть. Ему хотелось оторваться от чаши, выплюнуть тошнотворную влагу, от которой у него по телу растекался страх, но все смотрели на него, смотрели, как он мстит мёртвому Гаврику, и он продолжал пить, пока не осушил чашу до дна.

Он оторвал её от губ, взглянул перед собой, и тело его свела судорога ужаса. У стены, в пяти шагах от него, стоял Гаврик, собственной персоной, и скалился в злобной ухмылке. Тёмное, покрытое шрамами лицо выглядело осунувшимся, маленькие глаза были широко раскрыты и с ненавистью буравили Шихана. Но особенно Шихана поразила кровавая полоса на шее пришельца — она пролегала там, где Шихан отделил голову от туловища…

Шихан сдавленно вскрикнул, выронил чашу и начал заваливаться.

— Перебрал никак, Шиханчик? — участливо наклонился к нему Гундос.