— Ну да… Ты и смеёшься как Гаврик… Точно, как Гаврик!..

— Ладно, заткни пасть, — Шихан несильным толчком свалил его обратно на матрац. — Слишком много вякаешь не по делу, тебе давно пора паковаться в крематорий.

Гундос был настолько поражён и напуган, что не сопротивлялся, когда Шихан накидывал на него петлю. Убийца потянул конец шнура, и Гундос побагровел, тело его свела судорога.

— Вот таким ты мне больше нравишься, — сказал главарь, освобождая мёртвого братка от петли.

В дверях комнаты показался Утюг — двухметровый верзила с квадратной челюстью. Он, как и все в доме, был нагишом, едва держался на ногах и тупо смотрел на главаря, явно не понимая, что происходит.

Он неуверенно шагнул вперёд. Видно было, что необычное хихиканье Шихана его изумило не меньше, чем Гундоса и Толяныча.

Шихан спрятал нож и шнурок за спиной.

— Иди сюда, — сказал он Утюгу, улыбаясь. — Давай выпьем.

Как только Утюг приблизился, он пырнул его ножом в живот, а когда тот согнулся, свалил его с ног, зашёл к нему сзади и накинул на шею петлю.

Утюг заревел, вцепился в шнур руками.

— Жить хочешь, сука? — оскалился Шихан и в следующий миг, почти без замаха, вонзил лезвие Утюгу под левую лопатку.

Утюг, мыча сквозь сжатые зубы, начал заваливаться. Однако он ещё пытался сопротивляться, норовил скинуть с себя убийцу, и тому пришлось ещё раз ударить ножом — на этот раз точно под сердце.

Покончив с ним, Шихан огляделся. В полутёмной комнате лежало уже три трупа. Девица по-прежнему спала. Шихан насторожился, услышав за стеной звуки невнятной возни. Он помедлил, снова бросил взгляд на девицу, сжал в кулаке нож и вышел из комнаты.

В соседнем помещении два пьяных братка вяло тискали двух таких же пьяных женщин. Электричество было выключено, комнату заливал мертвенный свет огромной луны. Зрелище голых тел Шихана рассмешило. Братки едва различали его в полумраке и вглядывались в него мутными глазами, не понимая, кто это так заливисто хихикает. Узнав главаря, они тоже гоготнули.

— Давай, приобщайся, Шихан!

— А что, и приобщусь, — Шихан, пряча нож, двинулся к ним.

Через минуту в комнате зазвучали стоны: лезвие вонзалось то в одно тело, то в другое, то в третье, то в четвёртое. Оно порхало по животам, спинам и шеям, впиваясь во все места, ещё не залитые кровью. Шихан радостно всхлипывал, когда оно погружалось особенно глубоко.

Только когда вся четвёрка лежала перед ним без движения, он отдышался. Вытер окровавленный нож об ляжку одной из девиц, поднялся на ноги, ещё раз хохотнул и вышел в коридор.

На ступенях лестницы он впотьмах поскользнулся на чьей-то блевотине и едва не загремел вниз. А под лестницей на первом этаже он обнаружил спящего Рябого. Шихан поднял было нож, но, подумав, отложил его в сторону и расправил шнурок. К шее пьяно ворочавшегося Рябого он прилаживал петлю неторопливо, со вкусом, и затягивал её медленно, с довольной ухмылкой. Был момент, когда он даже ослабил нажим, чтобы дать жертве подёргаться и похрипеть подольше. Но всё же затянул петлю до упора.

Тихо смеясь, он прошел коридором и заглянул в ярко освещённую ванную. Пьяный Карим плескался с длинноволосой блондинкой. Заметив в дверях главаря, Карим тоже засмеялся. Девица захихикала. Шихан, продолжая скалиться, упругой, несвойственной его массивному телу походкой скользнул к изголовью ванны.

— Ну-ка, дорогуша, отвернись, — сказал он девице. — Я должен кое-что сказать корешу на ушко.

Услышав его изменившийся голос, Карим изумленно уставился на него. Девица отвернулась. Шихан быстрым движением намотал на руку прядь её длинных волос и резко дёрнул, погружая её голову в воду. Карим не успел сказать ни слова: Шихан почти одновременно с головой девицы погрузил в воду и его голову, а потом налёг на обоих.