Но врачи оказались сильнее и заставили меня лечь плашмя. Кто-то расстегнул на мне худи, и металлические ножницы разрезали мою футболку. Над обнаженной грудью занесся кулак, сжимающий острую иглу, напоминающую кинжал.

– Постойте!!! – по сердцу хлопнула рука в резиновой перчатке. – У нее девяносто!

– После сорока?

– Не прикасайтесь ко мне, – сумела прошептать я.

На миг три парамедика буквально онемели. Я услышала выдох, с которым сдувалась манжетка для измерения кровяного давления, и почувствовала, как в моей руке пульсирует кровь.

– Шестьдесят на девяносто, – добавила женщина. – Ты в состоянии меня понимать?

Я кивнула и попыталась заговорить снова. Она наклонилась ближе, чтобы расслышать.

– Который час? – выдавила я.

Она, хмурясь, отодвинулась от меня, однако ответила:

– Чуть больше двух часов ночи.

– Благодарю вас, – проговорила я и закрыла глаза.

Значит, с начала нападения прошло два часа. Сколько я пробыла в загробном мире? Минут двадцать? Должно быть, остальное время я валялась в том наспех устроенном морге и замерзала.

Куда сильнее всего увиденного и услышанного меня заставило поверить в загробный мир возвращение к жизни. В кожу впитался чужой потусторонний запах. Перед мысленным взором четко представал Ямараджа, а на губах до сих пор не исчез вкус его поцелуя.

По пути в больницу один из парамедиков постоянно извинялся передо мной. На меня снизошло умиротворение, зато он, судя по голосу, был потрясен.

– За что вы извиняетесь? – наконец прокаркала я. Во рту было очень сухо.

– Тебя назвал именно я, – произнес он.

Я недоуменно взглянула на него.

– Именно я не находил у тебя пульса. Голова, в целом, выглядела неплохо, но ты совсем не дышала, зрачки не реагировали на свет. Ты казалась ледяной! – Его голос задрожал. – Ты выглядела чересчур юной для инфаркта, но я подумал, что, наверное, ты отключилась, когда лежала на спине, а слезоточивый газ вызвал рвоту и…

Я поняла. Это он объявил меня мертвой.

– Где вы меня нашли?

Он моргнул.

– В аэропорту, вместе с другими телами. Мы посчитали тебя покойницей.

– Ничего, – утешила я его, – думаю, вы не ошиблись.

Парамедик в ужасе кивнул. То ли он решил, что я собираюсь его засудить, то ли боялся, что теперь у него отберут лицензию.

А может, он мне поверил.

В больнице среди выстроившихся шеренгами кроватей полчище врачей и интернов ожидало нашествия раненых. Однако вскоре ситуация прояснилась: в аэропорту выжила только я одна.

Когда меня вкатили в смотровую, я уже могла сидеть. Кровяное давление и температура тела нормализовались, пульс угомонился, синюшный оттенок переохлаждения исчез.

Меня продолжали сотрясать волны озноба, но, наложив мне на лоб шесть стежков, врач объявил, что я не нуждаюсь ни в чем, кроме жидкости. То, как слабо подействовал на меня слезоточивый газ, озадачило доктора сильнее всего. У меня не было никаких травм – лишь воспаление на щеке, где ее каким-то странным образом обожгла та единственная слезинка.

Парамедик, который объявил меня мертвой, принес мне чашку горячей воды с лимоном. Затем раздался звонок о том, что в больницу везут жертв несчастного случая, и меня на несколько минут оставили в покое. Предполагаю, что это была авария на дороге, не связанная с нападением в аэропорту, однако после сообщения, раздавшегося по громкой связи, персонал пришел в полную боевую готовность.