Джилли О'Салливан: Я знаю, что не могу быть откровенной, во всяком случае до тех пор, пока завишу от своей семьи. Единственное время, когда мне хорошо — это когда я пишу. Я освоила пишущую машинку, чтобы напечатать заметки, и агенту они понравились, но ведь им ещё нужно обрасти плотью, я должна прописать все детали. Агенту нужны две главы, чтобы показать издателям, а когда я печатаю эти заметки, я просто счастлива. Я просто сижу за пишущей машинкой, а время идёт — порой проходит два-три часа, а я этого даже не замечаю. Мне приходится делать усилие, чтобы снова вернуться на землю. Моя семья видела эти заметки. Им не особенно нравится то, что я делаю — они хотят, чтобы я в своей истории многое исправила. Однако на этой неделе я соврала родным и взяла с собой к агенту исходные заметки, а не одобренный ими вариант. По мнению моего агента, это лучший мой материал из тех, что она видела. Работа над первым вариантом далась мне очень дегко, однако о том, чтобы исправить их так, как хотелось бы моим родным, речи идти не могло. Я закончила свой, неисправленный вариант и сейчас работаю над теми двумя главами, которые ждёт мой агент. Описываю, как в первую ночь после похищения меня заперли в шкафчике для швабр, и эротический эпизод — мой первый секс с садовником нашей семьи, мне тогда было пятнадцать.

Р. Д. Лэйнг: Расскажи мне о твоих отношениях с агентом.

Джилли О'Салливан: Я виделась с Джордан этим утром. Встреча прошла очень хорошо, мы обсуждали деловые вопросы. Я назвала ей минимальную сумму, необходимую мне, чтобы сводить концы с концами, если мне придётся порвать с семьей и лишиться её финансовой поддержки. Она сказала, что в качестве залога под гонорар я могу получить намного больше, чем мне надо. Точную сумму она не назвала, но сообщила, что собирается объявить среди издателей аукцион на мою книгу, что она уже прощупала шесть разных издательств и собирается продать мою рукопись тому, кто даст самую высокую цену, если только меня устроит редактор, которого назначит данное издательство. Ей нужны были заметки и две главы, чтобы передать их этим шести издателям. После этого она назначит для меня серию встреч с редакторами, которые будут со мной работать, и всё это ей надо будет успеть до августа, потому что потом в бизнесе наступит мёртвый сезон, её коллега, специалист по правам экранизации в их фирме, тоже под большим впечатлением от моих заметок, но мы с Джордан сошлись на том, что сначала надо издать книгу, а потом уже думать обо всем остальном.

Р. Д. Лэйнг: Так, а что ты думаешь о своей семье?

Джилли О'Салливан: Они для меня — настоящая пытка, особенно из-за того, что всё время говорят о планах на будущее и о реструктуризации бизнеса. Во мне так и кипит желание заорать им в лицо: «Да не собираюсь я тут оставаться, я от вас сбегу и поведаю всему миру, что в действительности произошло и что я на самом деле о вас думаю!». Но пока Джордан и впрямь не продаст мою книгу издателям…

Р. Д. Лэйнг: Ты не можешь себе этого позволить.

Джилли О'Салливан: Не могу. Мне очень неуютно в моей семье. Они мне неинтересны…

Р. Д. Лэйнг: Тебя не интересует твоя семья?

Джилли О'Салливан: Я просто хочу жить сама по себе, иметь возможность спокойно писать о том, каково это — быть запертой в шкафчике для швабр. А радио орёт круглые сутки, и по нему разбирают мои отношения с людьми из правительства.

Р. Д. Лэйнг: Людьми из правительства?

Джилли О'Салливан: Людьми из правительства, революционерами, ЦРУ, ОАС, да всеми!

Р. Д. Лэйнг: Но почему же ты утратила интерес к семье? Тем более, что ты всегда прекрасно понимала, насколько она для тебя важна.