— А как же — о своих девочках я очень даже забочусь. Но пока ты не начнёшь сдавать мне большую часть заработка, заботься о себе сама.

— Я здесь не на заработках — я делала тебе одолжение, причем бесплатно. А ты не собираешься выполнить свои обязанности, а именно вернуться туда и выбить из этого хренососа всё его дерьмо?

— Забудь — просто веди машину.

— Не собираюсь я ничего забывать!

— Ну хорошо, если я тебе скажу, что случится с Джонсом сегодня ночью, может, ты всё-таки сможешь об этом забыть?

— Я могу забыть всё, что мне не надо знать.

— Нобби занимается наркотиками и держит крыши. Джонс не расплатился вовремя. Синатра получил инструкции устроить нашему приятелю небольшой несчастный случай. Завтра он проснётся в центральной клинике Сассекса. На время ему придётся оставить музыку, потому что у него будет повторный перелом той же руки, которую он сломал, избивая Аниту Палленберг.

— А я думала, он тогда навернулся неудачно.

— Да нет, просто такими вот историями их представители пытались скрыть, что Джонс не может не избивать своих подружек. Он подонок, и теперь ты это знаешь. Вот почему Палленберг бросила его и ушла к Киту Ричардсу.

— Стоп! — оборвала я его, переключая передачу. — Я уже узнала более чем достаточно, чтобы забыть. Давай просто выберемся отсюда и вернёмся домой, в Гроув, до того, как сюда на сенсацию примчится «скорая». Раз уж Синатра сможет присмотреть, чтобы Джонс получил по заслугам, то тебе в этом деле светиться совсем ни к чему.

Как известно, Джонс не проснулся в госпитале. 3 июля 1969 года он вообще не проснулся, потому что был мёртв. Он утонул в собственном бассейне, и Синатра был последним, кто видел его живым. Гаррет потом утверждал, будто понятия не имел, что для Джонса всё кончится так плохо. То же самое он повторил мне года через полтора, после того, как была убита дочь видного политика тори. Я предпочла поверить ему тогда, и сейчас продолжаю верить. Выбор в этом вопросе у меня небольшой.

Женщина есть женщина

Когда я была маленькой, самым главным событием недели для меня был субботний поход в кино на утренний сеанс. В нашем местном кинотеатре крутили все обычные сериалы студий «Юниверсал» и «RKO», от «Флэш Гордон» до «Коммандо Коди», но любимым фильмом моего детства были двенадцать коротких серий, снятых в тот год, когда я только родилась — «Чёрный кнут Зорро». В главной роли снялась Линда Стирлинг, она играла Барбару Мередит, владелицу газеты «Айдахо», которая тайком облачалась в кожаный костюм и маску, становясь грозой преступников по прозвищу Чёрный Кнут. Барби настолько мастерски владела пистолетом и длинным кнутом, что негодяи и не догадывались, что перед ними женщина. Уже в восемь лет я завидовала её формам и никак не могла понять, почему мужчины, с которыми она сражалась, не замечали её пола, ведь у неё была такая пышная фигура. Чёрный Кнут была для меня первым образцом для подражания, а в конце концов таковыми стали французские и датские актрисы, такие как Катрин Денёв и Анна Карина, намного сильнее задавшие мне образцы того, какой надо быть. Скажем так, едва я возжелала жизни как у Барбары Мередит, как поняла, что не буду жить в Гриноке. Яркие огни более крупных городов уже в восемь лет манили меня. Гринок же в пятидесятые был совершенно серым, мокрым и холодным; во всяком случае, таким он помнится мне.

В Лондон я приехала в 1960 году, мне тогда было шестнадцать, и я почти сразу вошла в круг тех, кого газета «Melody Maker» окрестила модернистами. Другими словами, презирателями условностей, которые собирались в клубах вроде «Фламинго» послушать записи, например, Сонни Роллинса и Майлза Дэвиса. Все свободные от работы ночи я просиживала там, там же и перезнакомилась со многими студентами школы искусств Слейда.