Мирон заметил, как переглянулись воевода и письменный голова, и спросил:

– Выходит, кыргызы троеданцы?

– Слушай их, Миронушка! – усмехнулся воевода. – Им бы только ябеды государю слать. А сами так и глядят, чтобы ясак утаить. Калмакам говорят, дескать, орысы, то бишь русские, все забрали, нашим – калмаки метлой прошлись. Алтын-ханы свое отнять норовят. Где плохо лежит, завсегда урвут.

– Калмацкий контайша Равдан собирал давеча кыргызских князцев в своей урге на Черном Июсе. Не было Корчун-бега, говорят, хворь прихватила, Теркен-бега с Чаадарских улусов да Эпчея, что сейчас под острогом стоит.

– А как же Искер? – спросил воевода. – Сам был или своих людей присылал?

– Искер и остальные князцы шертовали калмакам со всеми улусными людьми, только Корчуновы улусные люди все торговались. Опаска у них была против государевых людей идти, – сообщил Кешка. – Говорят, казаки их земли разорят, юрты пожгут, женок и детей в полон возьмут. Контайша шибко разгневался, слышал, велел всех камчой бить. А еще посулил весь живот отобрать, а улус Корчун-бега со всеми его людишками в китайские земли запродать, чтобы опустели их земли на веки вечные. Тогда и Корчуновы люди шертовал  калмакам. После послали красную стрелу по всем улусам да аймакам и собрали рать великую, конную. Сказывают, Краснокаменному острогу не стоять на кыргызской землице. По слухам, пять ден пути до городка осталось. Как реки вскроются, так и объявятся.

– Остроги, остроги нужно строить, – воевода с размаху опустил тяжелый кулак на стол. – Дальше на юг, под Саян-камень. На калмацких и мунгальских сакма  Все пути перекрыть. Одним Краснокаменском нам эту орду не сдержать. Джунгары только лучников тыщи две-три выставят, наши пушки-пукалки их не возьмут. Мы на открытом месте сечи боимся, а мунгалы и калмаки в чистом поле горазды воевать. И осаду держат умеючи. Обложат со всех сторон, еще и стены подпалят. – Он истово перекрестился и плюнул через плечо: – Тьфу, тьфу, тьфу, нечистая сила! – И тяжело вздохнул: – Не те у нас силы, не те… Самопалы ржавые, пушки-маломерки супротив калмацких что рогатка супротив мушкета. Запасов свинцовых и пороховых тоже кот наплакал.

– И кто же в том виноват? – подал голос Мирон. – Кто мешал вам острог обустраивать, прошение государю подавать, чтоб зарядов прислали, пороху, новые пушки доставили? Сидели здесь в тепле да в сытости, забыли, как саблю в руках держать!

– Не прав ты, Миронушка, ох не прав! – нахмурился воевода. – Опасность я каждой ноздрей чую, каждым ухом слышу. Только мунгалы и кыргызы знают наше малолюдство и слабость ратную, потому и пленят, и калечат русских людей во множестве. Землицу, на коей воздвигнут Краснокаменский городок, издавна оговаривают своей и постоянно сулят идти войной. Кричат громогласно: за нами, мол, стоит несметная рать земли китайской, а китайский-то император, богдыхан, над всеми государствами властен. Тот богдыхан титло на грамоте ставит нагло и твердо: «Говорю сверху на низ, ответствуйте мне снизу вверх».

– При чем тут богдыхан? – удивился Мирон. – Где тот Китай, а где Сибирь?

– Ближе, чем вы полагаете, Мирон Федорович, – подал голос Сытов. – За Алтайскими горами уже Китай. И за мунгальскими степями и Саянским камнем тоже китайские земли лежат. Маньчжурией называются. Богдыхан сам маньчжурских кровей, из династии Цин. Всячески противится, поганец, русскому продвижению на юг и восток. Мол, лежат там исконно китайские земли.