– Шиш им, а не земли! – насупился воевода. – Без толку все! Если русский человек одной ногой заступил, то и для второй ноги место найдется. А Равдан энтого не понимает, снова кыргызов подначивает, воду мутит.

Воевода поднялся из-за стола и троекратно перекрестился на образа.

– Бог не Яшка, видит, кому тяжко! – вздохнул и посмотрел на казака: – Велю тебе жалование поверх оклада выдать. Пять рублев за то, что вовремя упредил!

– Рад стараться! – рявкнул Кешка и уже тише добавил: – Чарочку бы еще испить, а?

– Ладно, Егорка, налей ему вторую, – махнул рукой воевода. И вдруг прищурился: – А что ж Эпчей да Теркен-бег в стороне остались?

– То мне неведомо, – почесал в затылке Кешка. – Чаадарские улусы под Саян-камнем кочуют. Эпчей же, как только снег сошел, ближе к острогу перебрался. Но слышал я, – Кешка склонился к воеводскому уху и почти прошептал: – Разлад у них с калмаками вышел. И Эпчей, и Теркен-бег себе на уме, что-то замыслили, не иначе.

– Может, к алтын-ханам переметнулись? – насторожился воевода. – И не шертовать государю Эпчей собрался, а лазутчиков своих выслал, чтоб разнюхали все вокруг непременно.

– С алтын-ханами они только и знают что дерутся, то за кыштымов, то за летние пастбища, – пояснил Кешка. – Нет, с алтын-ханами у них и вовсе плохо дело.

– Но если они не служат калмакам и алтын-ханам, не желают платить ясак в государеву казну, то ответ один: они в союзе с богдыханом, – внес свою лепту Мирон и посмотрел на казака: – Велики ли княжества у Теркен-бега и Эпчея?

– У Теркена самое большое. На стычку он не идет, может, потому, что далеко, почти за четыреста верст отсюда кочует, – ответил вместо Кешки воевода. – По зиме в его земли лазутчиков посылал. До тыщи всадников выставить может Теркен-бег. А с кыштымами все полторы наберется. У Эпчея людей меньше чуть ли не вполовину. Но народ там ушлый, сквозь игольное ушко пройдет. Сплошные конокрады. Табунами лошадей гоняют с мунгальской стороны. – И, направившись к выходу, замер на пороге. – Нет, все-таки спытаю Эпчея. Какая нужда заставила его скочевать к острогу? Может, ждет, что я эту орду в крепость пущу? Чтоб они мне в спину ударили?

– Послушать их все равно стоит, – твердо произнес Мирон. – Я намерен присутствовать на ваших переговорах с Эпчеем!

– Что ж, пошли, коли хочешь! – усмехнулся воевода и первым направился к выходу.

Глава 10

Эпчей-бега встретили как славного воина и давнего товарища. Перед воеводой предстал коренастый и широколицый, скуластый и смуглый, крепкого сложения степняк лет пятидесяти на вид в распашной лисьей шубе, крытой дорогим сукном, в мягких, без каблуков сапогах с многослойной подошвой. На голове у бега – высокая шапка, опушенная черным соболем и повитая желтой тесьмой. Поверх шубы – шелковый пояс, а на нем кинжал в кожаных ножнах с серебром, огниво и трут, трубка-ганза в кисете с узором из той же тесьмы. На шее кожаный гайтан. Только вместо креста носил Эпчей огромный медвежий клык.

Первым делом положил он перед воеводой повинные подарки: золото и серебро в слитках, связки соболей и бобров, сабли, кыргызские доспехи, золотую чашу – узорчатую, китайской работы, бухарские серебряные блюда, соболью шубу первостатейную и еще одну – из черных лисиц.

Русские качали головами и переглядывались. Воевода первым делом обратил внимание на сабли. Взял клинок, и так его осмотрел, и этак. Рубанул воздух, прислушался к свисту, провел ногтем по лезвию.

– Хороша сабелька! – сказал воевода.