Доходит до того, что мы с легкостью «узнаём» несуществующие сюжетные ходы или сцены, упомянутые кем-то, кто эту книгу даже не читал.
Дело в том (тут на первый план выходит психоаналитик, отодвигая в сторону преподавателя литературы), что Байяра не сильно заботит, читают ли люди книги, для него важна творческая составляющая любого чтения (или не-чтения, или невнимательного чтения) и, если совсем упростить, личный вклад в него читателя. Рассуждение о непрочитанных книгах позволяет лучше понять самого себя, поэтому автор мечтает о такой школе, где студенты смогут выдумывать книги, которые им не придется читать.
Даже тот, кто читал ту или иную книгу, в разговоре о ней может не признать ошибочную цитату, и в конце книги Байяр кается, что в пересказах «Имени розы», «Третьего человека» Грина и «Академического обмена» Лоджа есть три ложных факта. Забавно, но читая главу о Грине, я сразу обнаружил ошибку, возникло у меня сомнение и насчет Лоджа, зато описание моего собственного романа не вызвало никаких возражений. Возможно, я невнимательно читал книгу Байяра или (и автору, и моим читателям не возбраняется меня в этом заподозрить) просто пролистал ее. Однако самое любопытное не это: заявив о трех своих (подстроенных) ошибках, Байяр, сам того не заметив, подспудно признал, что разным книгам подходит свой тип чтения и тексты, анализ которых подкреплял его исследование о не-чтении, он читал с поразительной дотошностью. Это противоречие до того очевидно, что неминуемо рождается сомнение, читал ли Байяр свою собственную книгу.
О ненадежности носителей информации
Но тут возникает новая проблема: все носители для переноса и хранения данных – от фотографии до кинопленки, от диска до компьютерной USB-флешки – еще менее надежны, чем книги. Вспомните старые аудиокассеты с зажеванной пленкой: ее иногда удавалось распутать, перемотав с помощью карандаша, но это редко срабатывало; видеокассеты со временем теряли цветопередачу и качество изображения, а если по каким-нибудь исследовательским надобностям их приходилось постоянно перематывать вперед и назад, они выходили из строя еще быстрее. Нам довелось узнать на своем опыте, как долго может прослужить виниловая пластинка, пока на ней не появятся царапины, однако мы не представляем, сколько способен продержаться компакт-диск: поначалу он считался инновационной заменой традиционным книгам, но быстро сошел с дистанции, ведь те же данные можно было найти в Сети по более привлекательной цене. Нам неведом срок службы DVD-диска, но мы уже замечаем, что при частой перемотке он начинает чудить. Также нам не посчастливилось проследить за стойкостью компьютерных дискет: их вытеснили жесткие диски, потом все стали пользоваться перезаписываемыми компакт-дисками, а там и флеш-накопители появились. Исчезали не только носители информации, но и компьютеры, способные их воспроизводить (думаю, вряд ли кто-то сейчас может похвастаться компьютером с дисководом), и стоило забыть перенести данные со старой версии накопителя на новую (эту процедуру придется повторять каждые два-три года, возможно – до скончания времен), как с ними можно было попрощаться (если только не хранить в подвале с десяток устаревших компьютеров, по одному на каждый вышедший из употребления носитель).
Выходит, обо всех механических и цифровых запоминающих устройствах мы знаем что-то одно: либо они быстро выходят из строя, либо пока неясно, как долго они прослужат, и мы можем никогда этого так и не выяснить.
В конце концов, достаточно скачка напряжения, удара молнии неподалеку от дома или какого-нибудь не менее банального происшествия, чтобы накопитель размагнитился. Останься мы на долгое время без электроэнергии, и любой цифровой носитель окажется бесполезным. Даже если бы я записал на свой накопитель всего «Дон Кихота», я бы не смог прочитать его при свете свечи, лежа в гамаке, сидя в лодке, нежась в ванне или качаясь на качелях, тогда как к книге я могу обратиться в любых обстоятельствах. |