Изменить размер шрифта - +
В ответ на это не только ее товарищи по несчастью, но и активные телезрители решительно признали ее принадлежащей к классу-гегемону, а посему наказали. Никому и в голову не пришло, что к господствующему классу принадлежит не тот, кто ужинает с антикварами (за исключением разве что президента аукционного дома Christie’s), а те, кто приглашает антиквара домой, чтобы провести экспертизу Рафаэля размером метр на восемьдесят сантиметров или русской иконы XI века.

К этому классу гегемонов принадлежат те, кто запер Роберту и ее друзей на два оборота ключа в убогой квартире, обставленной словно по вкусу инспектора Деррика.

 

Однако в разном подходе – суровость в спорте и терпимость в искусстве – скрыта (даже для тех, кто не очень-то разбирается) глубокая истина, и это интуитивное отношение общества сообщает нам гораздо больше любой эстетической теории. В делах спортивных наше восхищение вызывает не то, что мяч влетел в ворота или один велосипед пришел на финиш раньше другого (тут существуют непреложные законы физики). Для нас важно восхищение человеком, который умеет делать это лучше нас. Если бы мячи посылались в ворота из пушки, к футболу пропал бы всякий интерес.

В искусстве же мы восхищаемся прежде всего произведением и лишь затем физическими и психическими характеристиками его автора. Да, мы считаем прекрасными творения, даже если их автор – человек низкой морали; восторгаемся Ахиллом и Одиссеем, хотя не уверены, существовал ли Гомер на самом деле. «Божественная комедия» была бы еще более чудесной, если б нам сказали, что ее случайно напечатала на компьютере обезьяна. Иногда мы считаем произведениями искусства даже то, что сделано природой или появилось по воле случая; на нас производят глубокое впечатление руины, которые не планировались как таковые какой-то выдающейся личностью. Перед магией художественного произведения мы готовы идти на компромисс в вопросе, каким образом художник сделал это.

Так оставим же Бодлеру его искусственный рай, лишь бы он подарил нам «Цветы зла».

 

Миссия детектива

 

Первая – чисто философская. Сущность детективного романа в высшей степени метафизическая, не случайно в английском языке этот жанр называется whodunit, то есть «кто это сделал?», «какова была причина всего этого?». Подобный вопрос поднимался еще досократиками, и мы продолжаем поднимать его. Даже пять доказательств существования Бога, приводимые Фомой Аквинским, были шедевром детективного расследования: от начал нашего личного опыта мы движемся, уткнувшись носом в землю, как собака, которая ищет трюфель, к первоначалу цепочки причин и следствий, или к первопричине всего движения…

Мы знаем (начиная с Канта), что движение от следствия к причине возможно только во вселенной опыта, однако метод становится ненадежным, когда движение выходит за ее пределы. И тут детективный роман дает нам великое метафизическое утешение, потому что главная причина и скрытый двигатель всех ходов лежит не за пределами вселенной романа, а как раз внутри и является его частью. Таким образом, детектив дает нам каждый вечер утешение, которое метафизика (по крайней мере, у многих) отрицает.

Вторая причина – научная. Известно, что методы расследования, используемые Шерлоком Холмсом и его подражателями, сродни методологии научного исследования, применяемой в науках как естественных, так и гуманитарных, где нужно найти скрытый ключ к тексту, или архетип – ключевой или наиболее древний текст, к которому восходит ряд рукописных памятников. Этот метод построения гипотез Холмс, который был, как известно, дилетантом почти во всем, называл дедукцией, и ошибался, а Пирс называл абдукцией. С незначительным отличием такова была и логика идей Поппера.

Наконец, причина литературная. Любой текст в идеале нужно читать два раза: первый – чтобы понять, о чем идет речь, а второй – чтобы оценить, как это написано (и в этом полнота эстетического наслаждения).

Быстрый переход