Мне довелось присутствовать на одном ток-шоу, где я сидел рядом с пожилой синьорой, которая каждый раз, когда участники начинали бурно спорить, реагировала так: «Но зачем же они перебивают друг друга? Совершенно непонятно, что они говорят! Почему они не могут говорить по очереди?» Словно итальянское ток-шоу – это одна из тех памятных передач Бернара Пиво, в которых ведущий едва уловимым движением мизинца предупреждал говорящего, что нужно передать слово соседу.

На самом деле зрители ток-шоу наслаждаются тем, как люди ругаются, и не так важно, что при этом говорится (суть обычно не воспринимается). Важно, что участники с перекошенным от гнева лицом кричат: «Дайте мне закончить, я вас не перебивал» (и эта реакция, естественно, тоже часть игры) – или оскорбляют друг друга старомодными словечками вроде «лахудра», которые с этого момента включаются в последние издания словарей как новоиспеченные диалектизмы. Ток-шоу – такое же постановочное действие, как петушиные бои или реслинг, где не имеет значения, притворяются ли соперники, как не имеет значения в комедиях Ридолини, что за торт летит в лицо. Важно, чтобы все выглядело по-настоящему.

Все было бы отлично, если бы ток-шоу оставались в сфере чисто развлекательных передач типа Большого Брата. Однако кто-то уже назвал программу Porta a porta третьей палатой или приемной суда. Вопросы, обсуждаемые в парламенте, или приговор, кто задушил такую-то девушку, выносятся сегодня на ток-шоу, принижая значение темы и в любом случае предваряя парламентскую сессию или решение суда.

В итоге значение имеет не содержание, а форма, как если бы университетской лекции о consecutio temporum предшествовало бы, сводя ее на нет, выступление на граммелоте Дарио Фо или бормотание Массимо Троизи.

А потом мы жалуемся, что народ все меньше интересуется происходящим в Монтечиторио или в палаццо Мадама или тем, что скажет Кассационный суд о девушках с улицы Ольджеттина, и не ходит голосовать.

Встряхнуть или смешать?

Итак, что же пьет Джеймс Бонд? Вообще-то он пьет все. Взять, например, знаменитое начало романа «Голдфингер», где в неудачном итальянском переводе 1964 года говорится: «Джеймс Бонд сидел в зале ожидания аэропорта Майами. Он уже выпил два двойных бурбона и теперь размышлял о жизни и смерти» – как будто Бонд ждет самолет в качестве обычного туриста. Флеминг же (мастер стиля!) писал: James Bond, with two double bourbon inside him, sat in the final departure lounge of Miami Airport and thought about life and death. Но первый «Мартини», который пьет агент 007 в «Казино Руаяль» (а не Казино «Рояль», как в итальянском варианте) – это вошедший в историю «Мартини Веспер»: «Три части джина “Гордон”, одна часть водки, полчасти “Кина Лилле”. Положите все в шейкер, хорошенько встряхните со льдом, а потом добавьте тонкую спираль лимонной кожуры». «Кина Лилле» – это более редкий тип сухого вермута, Бонд будет пить «Веспер» также и в фильме «Квант милосердия».

На самом деле Бонд обычно пьет «Мартини» таким, каким его знаем мы, но при заказе уточняет: shaken, not stirred, это означает, что надо положить компоненты в шейкер и встряхнуть их со льдом (как любые коктейли), а не смешивать в миксере. Проблема скорее в том, что, начиная с Хемингуэя, для приготовления хорошего «Мартини» наливали в миксер, наполненный льдом, порцию сухого мартини, добавляли джин, перемешивали, или «миксовали», затем переливали, фильтруя, в классический треугольный бокал, куда в конце добавляли оливку.