А ведь сам Ремзин утверждал, что не виделся с ней целый год до этого трагического случая. Конечно, тут возможна накладка, обман памяти, в которой у Сашиных родителей произошло смещение времен…
То, что я так и не узнал точно от Татьяны, где она нашла последние шестнадцать книг Новиковского собрания. Уж не из рук ли Ремзина она их получила? И не приезжал ли он в Квашинск специально затем, чтобы отдать их ей? Я вспоминаю странную реакцию Татьяны, когда я упомянул про Ремзина… Конечно, все это больше — домыслы. Плоды литераторской фантазии, литераторского ума, так привыкшего изобретать нечто такое, чем можно приворожить и увлечь читателя, что работающего в эту сторону уже непроизвольно. Скорей всего, причина в другом. Ремзину надо было уничтожить Полубратова — и сделать это не напрямую, а руками человека, абсолютно далекого от политики, непричастного ни к каким кланам и пользующегося доверием. Руками человека, который может рассказать, что Полубратов был мелким и грязным доносчиком, и в правдивости его слов никто не усомнится. Зачем Ремзину это было надо? Да очень просто, зачем. Вернувшись в Москву, я узнал, что, за те дни, пока меня не было, в изданиях Полубратова появилось несколько статей, обличающих губернатора, при котором Ремзин был вице, во всех смертных грехах: и в коррупции, и в связях с наркомафией, и в заказах на убийства неугодных людей — статей явно лживых и явно оплаченных политическими конкурентами губернатора, но, при всем том, способных повлиять на ход близящейся выборной компании в регионе. И Ремзин, конечно, решил «прикрыть лавочку». Я так понимаю, что если и принадлежал Ремзин к какому тайному братству, то к тайному братству номенклатуры, выросшему из советских времен — общности, которая посильней и покруче любых масонов. Если так, то это совсем не интересно. Интересней другое. Я позвонил моему другу, который тоже входил в состав той давней комиссии, направленной в Квашинск. — Слушай, — спросил я, — ты не помнишь, среди тех, кто подписал этот донос на театры в отдел культуры ЦК, Полубратова не было? — Не помню, — ответил он. — Столько лет прошло. Но вполне мог быть одним из «подписантов». Я его запомнил в те дни по тому, что он старался играть «и нашим, и вашим». После этого я не мог восхищаться им, когда он стал «прогрессивным главным редактором», как восхищались все. — А я его в те дни совершенно не запомнил, — признался я. — Значит, и не стоило, — сказал он. — А чего ты вдруг заинтересовался? Из-за того, что вчера случилось с Полубратовым? — А что с ним случилось? — Ну как же! Упился, наконец, до белой горячки! Это ж говорят, полный цирк вчера был, в ресторане Дома Журналиста, после какой-то очередной презентации, когда он метался, круша все, и орал, что за ним черный ворон охотится и придушить его хочет, а его охрана с санитарами крутили, да в машину скорой психиатрической помощи запихивали… А как его до больницы довезли, так оказалось, что он и не шевелится. Еще, понимаешь, инсульт заработал, на своем алкоголизме. Теперь парализованный лежит, под капельницей. — Ну и ну! — сказал я. Я медленно положил трубку. И в тот момент, когда трубка коснулась телефонного аппарата, за моим открытым окном, в зыбком от жары летнем воздухе, послышался крик: — Р-ражий! Р-ражий!.. Я быстро оглянулся, и… почудилось мне или нет, что от подоконника отлетела черная тень, похожая на ворона? Конечно, всему можно найти естественное объяснение. Однако ж, как видите, местечко для загадок и тайн остается… А я бы хотел закончить эту повесть цитатой из Апокалипсиса, которой, очень к случаю и к месту пришлось, закончил свое выступление перед читателями библиотеки города Квашинска: «И я пошел к Ангелу и сказал ему: дай мне книжку. |