— Да неужели! — я отняла руку и влетела в холл, в котором сейчас было немногим теплее, чем на улице, как всегда по утрам. — Вчера я пыталась ему показать, рассказать и объяснить, насколько я счастлива. В результате наша дочь испытала на себе все прелести возникшего между нами недопонимания. Сегодня Винсент собирался уехать, даже не попрощавшись, если бы Жером не проснулся раньше, так бы и случилось. И ты говоришь, что он увидит наше счастье, и растает, как снежок на затылке? Не смешите зомби!

Анри перехватил меня на подлете к лестнице, развернул лицом к себе.

— Тереза, он любит тебя. Просто ему нужно осознать, что наша семья для тебя не прихоть и не каприз.

— Он любит только свое раздутое до размеров бальной залы мнение. И пока его поддерживают, он любит этих несчастных. У-у-у, видеть его не могу! Надо написать матушке, чтобы не ждала нас на праздник.

Я вырвалась и убежала наверх. Поднялась на чердак, толкнула незапертую дверь и оказалась в царстве пыли и теней. Сквозь небольшие оконца с трудом проникал свет, но его хватало сполна, чтобы разглядеть тонкое кружево паутинок и резные узоры застывшего у стены сундука. Кроме него здесь больше ничего не было: ни старой мебели, ни каких-либо других вещей. Крепкие деревянные половицы даже не скрипели, когда я шла, оставляя на них следы и подметая их подолом. Щелкнула попытавшегося спуститься на плечо паука, который улетел в темноту, и уставилась на стремительно убегающую вдаль дорожную ленту.

Меня достаточно сложно напугать, но здесь почему-то стало не по себе. Дело было не в темноте и не в запахе пыли, от которого зачесалось в носу. Чердак простирался на все правое крыло дома, но пустовал. Да, дом относительно новый, а Анри предпочитал путешествовать налегке, но неужели все прошлое моего мужа легко уместилось в один-единственный сундук? Который так и притягивал взгляд: замка на нем не было. Теперь уже стоило немалых усилий заставлять себя смотреть в окно — на дорогу, по которой уехал Винсент, на каменный мостик, облетевший лес и плывущие по небу облака. Так просто подойти и откинуть резную крышку, заглянуть внутрь и, возможно, в душу Анри. Того Анри, кем он был когда-то, и каким я никогда его не знала.

Мальчик. Совсем юный, не отравленный целью мести мааджари.

Он говорил, что вырос в любви, но как получилось, что ненависть проросла в его сердце?

Я все-таки заставила себя отлепиться от окна, широким шагом направилась к сундуку, и… замерла. Однажды я уже совершила ошибку, прикоснувшись к тому, о чем не следовало знать. Доверилась своим глазам, страхам и сомнениям, но не сердцу. Больше я такой ошибки не повторю. И все, что я могу узнать о прошлом Анри — узнаю от него самого, когда он будет готов. Возможно, мы даже вместе раскроем этот сундук. А может быть, в нем и правда ничего нет.

Вернувшись в комнату, мужа я не застала. Привела себя в порядок и спустилась к завтраку, после которого Анри отправился к себе в кабинет, а мы с Софи на прогулку. Солнце уже растопило утреннюю прохладу — жаль, с той же легкостью не растопить сердце брата. Лучи блестели в капельках воды на дорожках, золотили пожухлую траву и плескались в неглубокой речушке. Мы перешли мостик, а Софи говорила, говорила и говорила — то о встрече с нонаэрянами, то о картах, с которыми только училась разговаривать. Кажется, она уже забыла о случившемся вчера — с легкостью, свойственной только детям. Зато была искренне рада, что сегодня у нее выходной от занятий с Мариссой.

— Не нравится учиться?

— Учиться скучно.

— Неужели совсем?

— Ну… не всегда, арифметика, например, еще куда ни шло, или правописание.