В газете сообщалось, что тело Ника принесло приливом в узкую расселину между камнями, вдающуюся в сушу. Труп сильно изуродован ударами о камни, а также морской водой — он пролежал там несколько дней, но все равно на руке, выше локтя, и на одной из икр отчетливо виднелись колотые раны, а на шее остался странный след, словно от крученого ожерелья, темный, как пятно на подгнившем плоде.

Паскью знал, что придется поехать туда. Все сильные впечатления, все побуждающие мотивы он черпал из прошлого. Повседневная жизнь не особенно интересовала его, а вот прошлое имело над ним огромную власть. Редко случалось, чтобы увиденный сон поставил его в тупик. Он знал, что это за люди, припоминал события. Каждый сон был полон смысла — своего рода небольшая пьеса, рассказывающая о предательстве, понесенной утрате, беспредельном страхе, смерти. Появлявшиеся образы уносили его в прошлое, и он кричал, словно пловец, влекомый отливом, но крика слышно не было. Места знакомые. Лица тоже — полные отчаяния глаза и рты, раскрытые в беззвучном вопле.

Лори. Она совсем близко, но даже не подозревает, что он наблюдает за ней. Косметика на лице размыта слезами; она входит в спальню, приподняв юбку, как передник, чтобы положить туда таблетки.

В памяти всплыла большая комната в мансарде.

Один из них сказал:

— Возможно, именно сейчас умирает любимый мной человек. — Они играют в «самое страшное».

Паскью положил газетную вырезку и письмо во внутренний карман, как будто важнее всего сейчас было спрятать их подальше.

Кто мог убить Ника Говарда? И зачем?

Солнце светило неярко, не поднимаясь над уровнем крыш. Стены из мутного стекла приобрели желтовато-оранжевый оттенок. Паскью открыл багажник автомобиля, порылся в ящичке с инструментами и достал тюбик клея. Развернув картриджную бумагу, он выдавил на нее и размазал все содержимое тюбика. Потом направился к «вольво», держа самодельное объявление кончиками большого и указательного пальцев обеих рук, и тщательно, без единой морщинки, прилепил ее к лобовому стеклу со стороны водителя.

Мимо, с шумом и гарью, лениво двигался поток автомобилей. К тому времени, когда Паскью пристроился в этот поток, картриджная бумага намертво прилипла к стеклу «вольво» — словно приваренная металлическая плстинка. На объявлении из золотого справочника красовался улыбающийся механик, сообщающий свой телефон, а надпись гласила: «Мастерская Блекстоун. Чиним выхлопные системы, меняем аккумуляторы, покрышки, лобовые стекла».

Но там вообще не было ни души. Быть может, из-за погоды.

Прохладный ветер, посвистывая вдоль мыса, гнал волны к берегу. Зено карабкался по камням к воде и наконец заметил V-образную расселину между двумя валунами цвета чернослива. Один — гладкий, продолговатый, выгнутый, словно кошачья спина, другой — похожий на огромного тюленя в забрезжившем рассвете, плывущего наперекор волнам. Зено скорее почувствовал, чем увидел, что именно там, застряв между камнями, лежит тело Ника — лицом кверху, с раскинутыми руками, ожидая, пока его обнаружат.

Он обошел похожий на кошку валун, размышляя, где допустил сбой. Это ошибка? Или случайность? Ника принесло обратно, словно клубок злобных сплетен, Знай Зено одну подробность, которую полиция решила не предавать огласке, он был бы ближе к разгадке. Здесь имели место и ошибка, и слепой случай, и невезение.

Голубой, сколоченный внакрой катер той ночью спустился на воду с Зено и Ником на борту. Тело Ника, накрытое брезентом, покоилось в дальнем углу рубки. Зено сделал изрядный крюк, все время идя вдоль берега залива.