— Извини, — сказала Софи, — что-то мне не хочется аплодировать.

Паскью перемотал пленку вперед, потом снова поставил на воспроизведение, включив музыку в том месте, где быстрый темп, все нарастая, достиг своего пика.

— Когда он целовал тебя, с ним все было в порядке?

Она посмотрела на него пристально, видимо не понимая, что он имеет в виду.

— Я ведь выстрелил в него, помнишь? Я не ранил его?

Она покачала головой:

— Вряд ли можно ранить океан выстрелом из лодки. — Пленка снова запищала, когда он нажал кнопку ускоренной перемотки. — Интересно, лодочная станция принадлежит ему?

— А ты как думаешь?

— Думаю, нет.

— Нет, но ему может принадлежать одна из лодок. — Паскью поставил еще одну часть записи: казалось, мелодия вальса движется к финалу: звучали только духовые инструменты и барабаны. Он нажал на кнопку.

— Я, пожалуй, выпью. — Софи произнесла это так, словно собиралась выполнить некую утомительную обязанность. Она налила им обоим шотландского виски, потом направилась в ванную, чтобы долить воды. Когда она проходила мимо Паскью, он опять включил магнитофон, и голос на пленке прошептал: «...мертва».

— О Боже! — воскликнул Паскью.

Софи застыла на месте со стаканами в руках, устремив взгляд на дверь ванной, а губы раскрылись в беззвучном крике. Она не двинулась с места, пока Паскью перематывал пленку назад, и даже не взглянула на него. Последовала пауза — казалось, он ждет ее разрешения. Она сходила в ванную, разбавила виски водой и, вернувшись, протянула его стакан. Потом, сделав первый глоток, сказала:

— Давай, включай запись. — И села на кровать, чтобы слушать, не встречаясь с ним взглядом.

Оркестр сыграл вальс до конца, и мелодия угасла в последнем ударе тарелок. Затем послышался голос Зено: «Прощай, Софи, ты мертва!» Это был тот же самый голос с хрипотцой, который Паскью слышал в пустом доме, сидя за столом, сервированным на одного.

Зено записал вальс, заранее представляя себе эту сцену: танец, кружение в вихре, удавку, наброшенную ей на шею, и это: «Прощай, Софи, ты мертва!»

А Паскью тем временем сидел бы в ресторане, ожидая. Быть может, относительно Паскью у Зено тоже был план. Возможно, он собирался преподнести еще какой-то сюрприз, прибыв с опозданием, как предупреждал в записке. Он мог потом сидеть вместе с Паскью, есть, пить вино, держа столовые приборы руками, только что оскверненными убийством. «Прощай, Софи, ты мертва!»

Вероятно, он точно рассчитал время. И если бы Паскью не подошел вовремя, она сначала упала бы на колени, потом осела на землю с высунутым языком, напоминающим кусок мяса, а Зено стоял бы на коленях позади нее, затягивая на ее шее удавку, словно веревку на тюке. Она бы почувствовала, как хрустит ее челюсть, как наливаются кровью зрачки. Потом он откатил бы ее тело в сторону и выпрямился, тяжело дыша. Потом — удар в тарелки. А потом: «Прощай, Софи, ты мертва!»

Паскью пришло в голову, что только подлинный артист мог не полениться оставить столь изящное послание, только по-настоящему самовлюбленный человек. А в ушах Софи настойчиво звучало: «Прощай, Софи, ты мертва!»

* * *

Паскью разделся и лег в постель. Какая-то мрачность появилась в его лице, что-то непреклонное. Он сказал:

— Мы можем либо раззадорить его, либо подождать, пока он раззадорит нас, либо уехать. Но если мы уедем, бьюсь об заклад, он пустится вдогонку. А может, и нет.

— Именно так ты хочешь поступить?

— Не знаю. Нет, пожалуй. Нельзя чувствовать себя в безопасности, повернувшись к нему спиной.

Софи стянула джинсы и оставили на полу.