Валерий Большаков. Закон маузера
Корниловец – 3
Глава 1
СТРАТЕГИЯ ОТЧАЯНИЯ
Газета «Санкт-Петербургские ведомости»:
Верховный правитель Русского государства, Вождь Белого Дела, Генштаба генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов приказал вернуть Петрограду прежнее наименование, данное Петром Великим.
Однако до чего же стал непригляден и убог Санкт-Петербург, пережив один год советской власти!
Запакощенные дворы, загаженные дома, пугающее безлюдье, разруха на заводах и фабриках, разворованных «пролетариями»…
Градоначальник вывел на улицы тысячи дворников, за порядком следят городовые и жандармы, на всех вокзалах разгружаются вагоны с дровами — новый 1919 год петербуржане встретят в тепле.
Вышел на линию первый трамвай, по утрам слышны гудки с Путиловского, Обуховского, Ижорского заводов, на верфях достраиваются новейшие линейные крейсера типа «Измаил». На заводе «Авиа-Балт» возобновлён выпуск бомбардировщиков «Илья Муромец» серии ДИМ и «Z».
Жизнь налаживается…
Москва, Кремль. 14 ноября 1918 года.
В обширной, длинной комнате — зале заседаний Совнаркома — было накурено. На камине «с амурами и психеями», на самом видном месте, висел рукописный плакат, уныло и беспомощно взывавший: «Курить воспрещается!» — однако табачный дым нахально стлался под потолком сплошной сивушной пеленой, медленно кружась вокруг старинной люстры.
За тремя большими столами, сдвинутыми буквою «П» и застеленными тяжёлым зелёным сукном, сидели наркомы.
Их руководящие задницы протирали пухлые сиденья роскошных кресел, белых с позолотой, а в простом плетёном кресле председателя восседал Ленин.
Люстриновый пиджак он повесил на спинку, оставшись в застёгнутой на все пуговицы жилетке, с галстуком в белый горошек, немного не в тон голубой рубашке.
Владимир Ильич не переносил дыма папирос, но сегодня он будто не замечал курящих — не до того было.
Последними порог зала переступили нескладный Дзержинский, топавший огромными, нечищеными сапогами, и Сталин.
В своём обычном френче, Иосиф Виссарионович выглядел подтянутым.
— Все явились? — раздражённо спросил Предсовнаркома.
— Всэ, Владимир Ильич, — сдержанно ответил наркомнац.
Авинов, скромно притулившийся у стенки, наметил улыбочку — акцент у Джугашвили проявлялся в момент волнения.
Стало быть, не так уж спокоен Коба, как хочет казаться.
Кирилл поёрзал на «гостевом» стуле.
К спёртому, прокуренному воздуху он притерпелся, его давила сама кремлёвская атмосфера — угнетающая, душная, опасная.
Пары дней не прошло, как он — агент «Веди 05» — вернулся из Питера, где поднимал рабочий люд против большевиков, в первых рядах штурмуя Смольный.
Там было легко словить шальную пулю, зато опьяняла воля.
Словно ты из затхлого погреба выбрался на свет божий, дышишь и надышаться не можешь свежим воздухом.
И вот опять окунаешься в духоту и смрад…
Марковцы, зачистив град Петров, нынче дают жизни чухонцам, вздумавшим (под крылышком германского орла!) объявить независимой Эстляндскую губернию, а Ревель переиначить в Таллин.
После однополчане на Ригу двинут, на Либаву и Ковно, погонят немаков прочь с Руси Святой…
А ему здесь задыхаться под чужою личиной, во враждебном окружении!
Авинов незаметно вздохнул.
— Начинаем, — буркнул Ленин.
Товарищ Фотиева, ведущая протокол, трудолюбиво заскрипела пером.
— Вам слово, Лев Давидович.
Троцкий, жёлтый от язвенной болезни, обострившейся на нервной почве, привстал кособоко, так, что его тужурка защитного цвета скукожилась. |