— Твой муж! Но как же… — Пилар запнулась, не в состоянии выразить словами мысль, которая породила смутный страх в ее душе.

— Рефухио? — Вдова добродушно засмеялась. — Тогда, на корабле, он был очень добр ко мне. Он понял, как я одинока, как оскорблена в своих лучших чувствах человеком, который женился на мне только ради того, чтобы заиметь законного наследника, а сам путался со своей мулаткой-экономкой. А потом Рефухио решил, что уже достаточно утешил меня. И его можно понять — он захотел свести нас с Энрике вместе. Это было не очень-то честно со стороны Эль-Леона, но удивительно мудро.

Может быть, подумала Пилар, Рефухио точно так же намеренно свел ее с Чарро? Что, если у него такая привычка — пристраивать кому-нибудь другому всех брошенных им женщин? Конечно, всерьез она не думала, что это может оказаться правдой, но если постараться убедить себя, то это поможет избавиться от угрызений совести.

— Получается, ты остаешься здесь?

— Да, верно. Несмотря на то что обещанными грудами золота здесь и не пахнет. Я предполагала, что вы мне все солгали про это. Не круглая же я идиотка. Но мне отчаянно хотелось убедиться в том, что я действительно сильная, как сказал Рефухио. И когда оказалось, что это на самом деле так, то больше всех удивлена была я сама. Да, апачи напугали меня до смерти, но все обошлось, потому что рядом был Энрике. И я не променяю его ни на какие сокровища. На этой земле мы найдем местечко, где будем пасти скот и растить детей. Когда-нибудь я стану старой и толстой, но это не изменит ко мне отношения моего мужа.

— И тебе этого будет достаточно? Ты никогда не будешь скучать по блеску Мадридского двора?

— Ну конечно же, буду! Когда-нибудь мне захочется кричать, топать ногами и оплакивать то, что я потеряла: друзей детства, шумные вечеринки, наряды и украшения. Я буду удивляться, как это мне в голову пришло такое — похоронить себя заживо в этой глуши. Но я всегда буду помнить, что Энрике нельзя возвращаться в Испанию. Он поймет меня, постарается рассмешить, и все сразу пройдет — я успокоюсь.

— Ты ждешь от него многого.

— Да, но он даст мне еще больше. Я получу смысл жизни.

— Чарро тоже станет хорошим мужем, — сказала Пилар, тряхнув головой.

— Не спорю. Но станешь ли ты ему хорошей женой, вот в чем вопрос.

Это было точно сказано. Пилар еще долго размышляла над словами Луизы уже после того, как та ушла. Конечно, она приложит все силы, чтобы справиться с ролью примерной супруги, но поможет ли это?

Была уже почти ночь, когда под окном Пилар раздался стон гитары. Она хотела убежать, спрятаться куда-нибудь от этих звуков, но не могла этого сделать. Ее будто завораживала мелодия старинной андалузской серенады, которую Рефухио пел в ту ночь, когда они впервые встретились в Севилье, а затем снова — на корабле. Эта песня пробуждала в ней воспоминания о фонтанах и лимонных деревьях в садах, залитых лунным светом, обо всем, что она так старалась забыть. Пилар казалось, она не вынесет этого, а Рефухио все пел и будто вкладывал в свое пение всю душу.

Пилар выбежала из комнаты на балкон и выглянула вниз, но никого не увидела. Кажется, Рефухио намеренно старался держаться в тени, чтобы не быть замеченным. Его звучный бархатный голос сводил Пилар с ума.

Поблизости никого не было. Чарро еще днем ускакал с отцом осматривать стадо, которое пасли чаррос-индейцы, и до сих пор не вернулся. Висенте, Энрике и Балтазар ушли к индейским хакале смотреть петушиный бой, который там сегодня устраивали. Хозяйка наблюдала за приготовлением позднего ужина на кухне. Донья Луиза была в своей комнате, где заканчивала вечерний туалет.

Пилар еще сильнее наклонилась с балкона, вглядываясь в темноту до боли в глазах, ее пальцы крепко сжимали перила.