Таким образом, денежный вопрос разрешился сам собой, но легче от этого мне не стало. Да и могло ли вообще стать?

Я бродил по квартире, как по клетке, и не знал, чем заняться. Включил телевизор и тут же выключил. Музыка, компьютер – нет, все мимо. Надо было хоть как-то отвлечься, у меня просто не было больше сил оставаться наедине со своими мыслями. Если б еще Ванька был в Праге. Когда я звонил Тамаре, попросил не сообщать ему. Почему? Я и сам толком не мог понять. Ведь он мой самый близкий друг и сейчас очень мне нужен. Но… Так уж я по-дурацки устроен, всегда боюсь, что буду близким людям в тягость. Поэтому стараюсь и не грузить их своими проблемами.

Вот и Жене именно из-за этого не позвонил. Отправил перед отлетом в Прагу смску: прости, очень занят, позвоню через несколько дней. Хотя мне так хотелось ее увидеть. Но испугался – к чему ей мои заботы, ведь мы знакомы-то всего ничего. А еще больше – что она будет терпеть из вежливости, прикидывая про себя, когда же наконец можно будет распрощаться.

Можно было, конечно, пойти в ночной клуб, оттянуться по полной программе, девчонку какую-нибудь найти. Но я не любитель подобных развлечений. Нет, в клубы мы с Ванькой ходили, но довольно мирно, без экстремальностей. Ему не позволяли особо разгуляться религиозные принципы, а я по жизни сторонник умеренности. Пить – пью, но так, чтобы наутро не болела голова. Эйфория, коммуникабельность, отсутствие проблем – это хорошо, но даже все это, вместе взятое, не перевесит ужасы похмелья. Курить я бросил, когда увидел воочию легкие курильщика. Вот что надо подросткам показывать для профилактики, а не брошюрки с сухими цифрами. Из любопытства один раз попробовал покурить марихуану – не понравилось. А что касается девчонок, то никогда не пытался снимать их на ночь. Одно дело когда понравились друг другу и что-то из этого может получиться серьезное – ну хотя бы в теории. А так – нет, для этого я слишком брезглив.

Походив еще по квартире, я хотел уже отправиться бродить по старому городу, – пока ноги не отвалятся – но неожиданно, чуть ли ни с ясного неба полил дождь. Тогда я достал из бара бутылку коньяка, открыл банку консервированной ветчины и решил напиться до полной невменяемости. И плевать на похмелье. Сейчас мои тяжелые мысли весили намного больше завтрашней головной боли.

Но осуществить задуманное не удалось. Я успел выпить только две рюмки, когда снизу раздался звонок. Я выглянул в окно, выходящее прямо на подъезд (это в Петербурге парадные, а в Праге – самые обычные подъезды), и увидел крестную, отряхивающую большой клетчатый зонт. Пока она поднималась, спрятал бутылку и рюмку - как нашкодивший подросток. Но запах она все равно унюхала.

- Пьешь? – то ли спросила, то ли констатировала факт Тамара.

Я пожал плечами и вдруг неожиданно для себя уткнулся носом в ее большую мягкую грудь. Уткнулся – и заревел басом.

Лет так с тринадцати-четырнадцати я изо всех сил пыжился казаться взрослым, самостоятельным и невероятно крутым (круче – только Эверест). От советов родительских презрительно отмахивался, в ответ на мамины просьбы носить в мороз шапку и не есть всухомятку кривился. Их взгляды на жизнь считал морально устаревшими. Правда, материальную помощь как угрозу самостоятельности не воспринимал почему-то. И вот теперь почувствовал себя потерявшимся маленьким мальчиком. Хуже всего, что это чувство было каким-то… глубинным, что ли. Странно знакомым, но прочно забытым – как двор бабушкиного дома, который я увидел во сне и не узнал.

Тамара гладила меня по голове, успокаивала, баюкала, как младенца. И вдруг я начал рассказывать ей все по порядку, начиная с той давней поездки к родителям ее мужа и заканчивая тем, что произошло в Питере.