Он был врачом. Кстати, коллегой твоего отца – очень известным специалистом по женским болезням. Кажется, он лечил жен всяких высокопоставленных большевиков, поэтому его не тронули, хотя он и был по происхождению дворянин. И квартиру оставили целиком. А вот когда он умер в начале тридцатых, вот тогда-то за прадеда взялись всерьез. Он долго был под следствием, но как-то все-таки вывернулся. Кто-то сверху за него заступился по старой памяти – из благодарности его отцу. Но квартиру заселили. Там было семь комнат, ему оставили только одну. Я там, по сути, и выросла. Мама нас с Сашкой все время с бабушкой оставляла.
Я почувствовал острую зависть. Когда Женя упоминала о бабушке, лицо ее светлело, голос становился мягким и теплым. Она жила с бабушкой и вспоминает это время с радостью. А я… Я, тоже, получается, жил с бабушкой. И это было настолько ужасно, что даже смутные воспоминания вызывают дрожь.
- Так вот почему ты так хорошо знаешь проходные дворы и подворотни на Невском, - сказал я, отгоняя зависть.
- Ну да, - кивнула она. – Мы там с Сашкой все облазали, каждый закоулок. Мы вообще были такие уличные дети. Исследователи. Причем он уже большой был, а я еще совсем маленькая, но он меня везде за собой таскал. А мне нравилось. Да, кстати, а мебель эту всю как раз прапрадедушка покупал. Мне особенно стол письменный нравится. Его, правда, уже чинили – сукно меняли, шлифовали.
Телефон как раз стоял на письменном столе, рядом с деревянным пресс-папье в виде слона с задранным хоботом. Зеленое сукно под ним смахивало на молодую травку, а сам стол был таких размеров, что на нем вполне можно было спать.
Я достал из кармана листок, который мне дали в деканате, и набрал номер. Трубку снял юноша или совсем молодой мужчина – судя по голосу.
- Здравствуйте, могу я поговорить с Викторией Мельниковой?
На том конце молчали, было слышно только тяжелое дыхание.
- Алло? – неуверенно сказал я.
- Кто ее спрашивает? – странным, словно сдавленным голосом спросил юноша.
- Это сын ее университетской подруги.
- Мама… умерла.
- Простите, - такого я никак не ожидал. – Давно?
- Да. Семнадцать лет назад. Во время родов.
Какая-то смутная мысль мелькнула и исчезла. Так быстро, что я не успел понять, что это было.
- Что? – спросила Женя, когда я положил трубку.
Я пересказал ей разговор.
- Скажи, - спросил я, - у тебя бывает такое, что ты ешь что-нибудь, все хорошо, вкус нормальный, запах нормальный, но чувствуешь какое-то беспокойство? Как будто лампочка сигнальная мигает: что-то не так. А через час начинает тошнить. Или переселяешься жить в туалет.
- Ты хочешь сказать, что купил просроченный торт? – сделала большие глаза Женя.
- Нет. Я хочу сказать, что от этого разговора у меня тоже такое чувство, что сигнальная лампочка мигает. Только я не могу понять, в чем дело.
- Наверно, ты просто расстроен, что еще одна ниточка оборвалась.
- Может быть, и так. Честно говоря, я даже не знаю, как искать дальше. Я же не агент спецслужб. Ну, конечно, можно снова поехать в университет и попросить в деканате узнать, в какой школе училась мама. Поискать ее одноклассников.
- Аттестат отдают обратно после окончания, - возразила Женя. – Так что в университете ты ничего больше не узнаешь. Но, может, эта Булыга тебе что-нибудь расскажет.
- На Булыгу я сильно не рассчитываю. Они, похоже, с бабушкой раздружились еще до времени Икс.
- Подожди, не паникуй. Можно еще узнать, куда расселили соседей твоей бабушки.
- Как?
- Я точно не знаю, но выясню. А еще вот что. Ты же искал только родственников твоего деда по фамилии Закорчевские. А как насчет родственников бабушки? Ты знаешь ее девичью фамилию?
- Сейчас вспомню. Что-то такое птичье. А, да, Чижова. |