К этому моменту дикая боль буквально раздирала его живот, как будто там разорвалась граната с перцем. Все плыло перед глазами, и уже на грани сознания Сергей подумал, что это конец. Страха не было. Почему‑то вспомнился священник из кафедрального собора в Эчмиадзине и погибший Трубач. А потом его накрыла мягкая обволакивающая мгла… В себя он пришел уже лежа в койке, раздетым. Белоснежная больничная палата.
За окном верхушки деревьев. Немного кружилась голова. Слабость разливалась по всему телу – и все. Боли как не бывало. Чтобы убедиться в том, что он цел и невредим, Пастух сел в кровати. Никаких следов недавнего приступа. Он спустил ноги на пол, намереваясь встать.
Тотчас дверь открылась и в палату вошел араб средних лет в офицерской форме. Пастух плохо разбирался в местных званиях, но почему‑то сразу решил, что этот человек был майором. Майор внимательно осмотрел пациента, и его тоненькие черные усики растянулись вместе со ртом в приторной улыбке.
– Вам рано еще вставать, – произнес араб на довольно сносном русском. – Вам следует отдыхать.
Спокойствие и радость избавления от боли мигом покинули Пастуха. Он тут же вспомнил, какую миссию он должен был выполнить здесь, в Багдаде, и понял, что миссия эта сорвана. Вид офицера никак не содействовал успокоению.
– Вы не врач, – скорее констатировал, чем спросил, Сергей.
– Нет, – не стал спорить майор.
– Тогда кто вы?
– Я офицер армии Ирака. Вы находитесь в центральном армейском госпитале и являетесь нашим гостем, – радостно сообщил майор. – Вам необходим покой.
– Что со мной произошло? – не унимался Пастух.
– Вам стало плохо. Жара, смена климата, острая пища… – участливо, как ребенку, ответил майор. – Сейчас все позади.
– Я не ел острой пищи, – уверенно ответил Пастух.
– Ну, значит, вода, – пожал плечами араб. – Это просто какой‑то бич! У нас в Багдаде нужно, как это говорится у вас, держать уши востро… – А может, меня просто отравили? – Пастух внимательно посмотрел на араба.
– Кто? – изумился тот с таким выражением лица, как будто хотел сказать: «Да кому ты, блин, нужен!..»
– Ладно, оставим, – буркнул Пастух. – Я чувствую себя хорошо. Когда меня выпишут?
– Это вопрос не ко мне. Вот придет доктор, он и решит. А пока вам нужно лежать.
– Я хочу видеть представителя посольства, – твердо произнес Пастух. Он точно знал, что если ему в этом будет отказано, то, значит, крышка.
Но майор в знак согласия даже закивал:
– Понимаю. Наверняка представитель посольства посетит вас.
– Что значит «наверняка»? – насторожился Пастух.
– Это значит, что мы безусловно уже оповестили ваше посольство о вашем состоянии. Но сочтут ли они необходимым навестить вас, я не знаю, – разъяснил майор.
Пастух так и не понял, чего ему теперь ждать – опасности или дружеского расположения.
«Успокоив» пациента, майор поспешил откланяться, не забыв пожелать скорейшего выздоровления. Насчет последнего у Пастуха были большие сомнения. Он, конечно, не доктор, но прекрасно понимает, что как‑то уж слишком быстро «заболел» и не менее подозрительно быстро выздоровел. Вероятно, ему здесь, в госпитале, просто ввели противоядие.
В любом случае операция была сорвана, и это обстоятельство просто выводило Пастуха из себя. Проигрыши были не в его характере. Он всегда старался оставлять последнее слово за собой. И опыт подсказывал ему, что за этим стояло не просто упрямство самолюбивого человека.
Когда‑то во Флоренции он уже оказывался в ситуации, когда все словно кричало, что задание провалено и нужно думать о том, как спасти собственную шкуру. |