Под вой пурги он долго размышлял о перспективах, неожиданно свалившихся ему на голову. Конечно, думал он, она хоть и русская, но со временем привыкнет, учительница все же, с понятием должна быть. Ну, а отец не одобрит его выбора, это факт, и старуха тоже, будет издеваться и над ним, и над неумелой женой. Молода она больно, это плохо. Но это пройдет, привыкнет. Рожать ей надо, и все будет тогда у них хорошо, решил Аттаукай.

…Где-то во второй половине ночи в снежных разрывах замелькали звезды и просматривались темные бока сопок. Можно ехать, решил Аттаукай и поднял собак…

По-прежнему сильно мело. Утром собаки дотащились до дома Аттаукая. Пить чай Виолетта не стала, тепло свалило ее, и она проспала весь день, до вечера.

Поздно вечером в гости пришел председатель. Все втроем пили чай, председатель хвалил здешнюю жизнь, успокаивал молодого специалиста. Молодой специалист рассказывал про дорогу — как было страшно и каков молодец каюр, а каюр улыбался и молчал, и думал о том, что пора бы ей уже объявить о своем решении, а председателю тогда можно бы их и поздравить. Но она молчала, как будто никаких слов, никаких обещаний в пургу не было, и это тревожило Аттаукая.

— Комната большая, ночуйте пока здесь, — сказал председатель, прощаясь, — а завтра девушки приберут вашу квартиру.

— Да нет, я бы сама, — встрепенулась Виолетта.

— Ничего, ничего, вы у нас пока гостья. До свидания!

Аттаукай дал ей чистое белье — его много осталось еще от жены, а сам прилег на полу на шкурах. Но Виолетта легла не раздеваясь, и это, понял Аттаукай, знак недобрый.

Напоминать ей о ее словах он не стал. Ведь если он никогда не забывает о том, что говорит, — почему она должна забывать? Здесь, в этих краях, никогда никому ни о чем не напоминают…

Вздохнул Аттаукай, налил чаю, попил, покурил.

Всю ночь он ворочался на шкурах, спал беспокойно, давно в его доме не ночевала женщина — было ему как-то не по себе.

Утром он не обнаружил Виолетты. Посмотрел на кухне — чемоданчика ее тоже не было.

«Все женщины одинаковы, — горестно подумал он, — ни одной верить нельзя».

Пошел он за нарядом к председателю.

— Заходи, Аттаукай, заходи! Как ты думаешь — последняя это пурга, а?

— Ко-о… может, последняя…

— Я думаю, последняя, май все же на носу… Ну, еще пара майских пург, и все — будет весна… да?

— Да.

— Но ты можешь увидеть лето раньше. Цветочки, фрукты, ягоды, продукты.

— Как? — удивился каюр.

— За хорошую работу решили мы дать тебе путевку на материк. Там уже лето. Езжай куда хочешь…

— Куда путевка?

— Сам выбирай — одна в Ялту, другая — Карпаты… Есть желание? — спросил председатель.

«Сердце — всегда сборище больших желаний», — вспомнил Аттаукай тундровую пословицу и промолчал.

Аттаукай покачал головой:

— Весной охота хорошая. Надо охотиться…

Он тихо ушел, а председатель вздохнул и снова уткнулся в бумаги.

Но в дверь постучали, и на пороге снова появился Аттаукай.

— Передумал? — спросил председатель.

— А в Грузию путевки есть? — спросил Аттаукай.

— В Грузию? На Кавказ, что ли?

— Ага…

— Зачем тебе на Кавказ, Аттаукай?

Тот молчал, переминался с ноги на ногу. Мысленно он уже был там, в горах, на лихом коне. Вот он влетает в стойбище, и самые красивые горянки бегут ему навстречу.