Все эти струны уходили вверх на высоту метров четырехсот, как решил Рост, и крепились к гондоле самого настоящего... воздушного шара. Большого, серебристого, чуть вытянутого, словно продолговатая груша, удивительно мирного и красивого. Про этот шар Ростик, конечно, слышал, несколько раз видел издали, но вот приблизился впервые.

    Оказалось, что шар висел, вернее, плыл так высоко, что от него даже тень получалась какая-то разреженная. Еще очень странной была относительная мягкость струн, на которых он держался. Вблизи они были совсем не напряженными, их без труда можно было потянуть на себя, а если после этого выпустить их из пальцев, они слегка вибрировали.

    – А вот щелкать не рекомендую, – раздался сбоку голос, и Ростик с радостью увидел директора обсерватории, старого знакомого отца, а ныне, как можно было надеяться, и самого Ростика – Бориса Михайловича Перегуду.

    Рост деланно вытянулся.

    – Прибыл, похоже, для дальнейшего прохождения, ну и все такое... Что это, Борис Михалыч?

    – Это? – Перегуда счастливо сощурился. – Это, Гринев, наше новое изобретение. Два года клеили, год собирали водород.

    – Так он водородный?

    – А где же мы тебе, мил человек, тут гелий возьмем? Нет, я уверен, что гелий тут есть, но вот добыть его с нашими технологиями и нашей энерговооруженностью невозможно. – Как почти всегда бывало и прежде, разговор с Перегудой почти тут же переходил на прикладную науку, технологию и решение головоломных проблем.

    – Но ведь водород?..

    – Что водород? Водород – это вода, даже в Полдневье. Взяли ванну дистиллята, опустили пару электродов, поднатужились... Просушили то, что получилось, и вышло – два моля водорода на один моль кислорода. Кстати, электричество получали из торфа, который вы добывали на юге.

    – Я не о том. Я хотел сказать, что водород – опасно. Еще “Гинденбург”...

    – Правильно, Гринев, тебя неплохо учили, оказывается. Опасно, “Гинденбург” и все такое... Но, понимаешь ли, выхода нет. – Перегуда поднял голову, любовно посмотрел на шар, паривший в вышине, и ласково прикоснулся к шнуру, удерживающему летательный аппарат. – Зато получилось неплохо, уже полгода висит, и хоть бы хны.

    – А почему его удерживают три леера? Даже четыре!

    – Четвертый – не леер. Пойдем.

    Перегуда с видом бывалого заговорщика подошел к центральному шнуру, тому самому, который был не натянут, и тут-то Рост увидел, что это не один шнур, а несколько. Центральную его жилу составлял, конечно, капроновый пятимиллиметровый тросик. Но еще вдоль него шел проводок, очень похожий на тот, которым оснащались полевые армейские телефоны, или еще на какой-нибудь двужильный гибкий токовод.

    – Ого, тут у вас все серьезно, – отозвался Ростик.

    Вместо ответа Перегуда выволок из-под каменной будочки, похожей на собачью, куда входили через верх все эти провода... армейский телефон. Покрутил ручку и поднес трубку к уху.

    – Алло, верх? Да, это я. Тут к вам гости... Нет, конечно, один, я подниматься не буду. В общем, это распоряжение Председателя, спускайте крюк. – Он повесил трубку и повернулся к Ростику.