Нэйлер пробрался вдоль всей каюты, имевшей около восьмидесяти футов в длину, сгибаясь вдвое в полумраке, лавируя между гамаками, растянутыми от одного борта до другого, спотыкаясь о копошащихся детей, собак и сумки, пытаясь разглядеть Фрэнсис. И, только почти описав круг и возвращаясь к месту, с которого начал, увидел ее. Она лежала в койке, повернувшись лицом в его сторону, так близко, что достаточно было протянуть руку. Лицо ее было бледное и испуганное. Нэйлер сразу отвел глаза. После долгих поисков выяснилось, что ее место расположено в каких-нибудь десяти футах от его собственного.

Он протиснулся к трапу и выбрался на палубу. Там он и стоял, опершись на планширь, глядя, как последних пассажиров и груз поднимают на борт, как убирают сходни, отдают швартовы на носу и корме и как судно отваливает от пристани, пока окончательно не убедился, что она не сбежала.

В его распоряжении имелась единственная роскошь – если подобное слово уместно применительно к плаванию через Атлантический океан – время. Впереди недели вынужденного заточения. Нет никакой необходимости что-то подозревать или предпринимать поспешные действия. Нужно только набраться терпения и следить за добычей.

В первые три дня он держался особняком, проводя бо́льшую часть времени в своем гамаке и демонстративно читая при свечах Библию. На четвертый день, когда земля скрылась из виду, он присоединился во время воскресного молитвенного собрания к пуританам, сгрудившимся на приподнятой полупалубе ближе к корме. Они составляли примерно половину всех пассажиров. Один приход из Эссекса эмигрировал в полном составе вместе с предводителем, священником по имени Хамилити Фуллер, который настоял на своем праве обращаться ко всей корабельной пастве. Он проповедовал два часа, его направленные против греха и искушения слова соревновались с уносящим их ветром. Нэйлер, прислонившийся спиной к ведущему вниз на главную палубу трапу, старательно изображал интерес. С молитвами оказалось проще – было облегчением склонить голову и закрыть глаза, а вот в распевании незнакомых псалмов он столкнулся с неразрешимыми трудностями и как мог в такт открывал рот. В завершение собрания он от всей души и громко воскликнул: «Аминь!» – и остался стоять, давая остальным верующим спуститься первыми. Когда мимо протискивалась Фрэнсис, он пробормотал: «Да пребудет с вами Бог». Женщина удивленно посмотрела на него.

– И да пребудет Бог с вами, друг, – сказала она.

На молитвенном собрании в середине недели Нэйлер испробовал другой подход.

Вновь он занял позицию позади всех. Но на этот раз, как только служба закончилась, быстро сбежал по трапу и встал внизу, помогая женщинам одолеть последние несколько ступенек. Некоторые старались избежать прикосновения неизвестного мужчины, но Фрэнсис оперлась на миг на его руку.

– Спасибо.

Нэйлер ощутил, как по пальцам его при этом касании пробежала дрожь.

– Благослови вас Бог, сестра. – Он коснулся шляпы. – Ричард Фостер.

Женщина коротко кивнула и пошла дальше, не ответив. Честное слово, ухаживать за доброй пуританкой – задача не из простых. Но он не сдавался – настойчивость, Фостер! – как бы невзначай сталкиваясь с ней в последующие недели, когда они выходили подышать воздухом на палубу, отпускал замечания про погоду или состояние моря, безбрежно простиравшегося вокруг них.