Шторм бушевал всю ночь и не стих на следующее утро. Бледный серый свет струился через щели в палубе, приоткрывая картину разрушения: разбросанные вещи, окровавленные головы, безвольно мотающиеся руки и ноги. «Благословение» раскачивалось как маятник. Вещи переезжали с одной стороны каюты на другую. Не в силах подняться, слишком измученные, чтобы кричать, пассажиры жались по койкам и гамакам и в основном молчали, если не считать вырывавшихся по временам рыданий или стонов, и еще рыдал какой-то мужчина и без конца повторял, что его жена мертва. Нэйлер лежал, дрожа, насквозь промокнув от соленой воды, поджав колени, чтобы унять спазмы в животе. Это было гораздо хуже, чем в первое плавание. Он ждал, что в любой миг киль переломится и корабль погрузится в пучину. Ему было так плохо, что он почти желал такого исхода.

Нэйлер промучился так день и еще ночь, извиваясь и ворочаясь в койке, в тяжелом полусне. Но когда проснулся на рассвете следующего утра, ветер и дождь утихли, корабль ровно стоял на киле. Пассажиры, чьи гамаки находились поближе к борту, принялись открывать крышки портов, чтобы впустить свежий воздух.

Нэйлер спустил ноги на пол и встал. Доски были мокрыми и скользкими от смеси соленой воды, рвоты и человеческих испражнений. Подошвы сапог поехали, и он едва не упал, но сумел удержаться, ухватившись за веревки гамака. Потом подтянулся и встал ровно. Осторожно двинулся к трапу между телами спящих, добрался до люка и попробовал его открыть. Тот долго не поддавался. Когда Нэйлер наконец справился, хлынувший вниз поток морской воды снова вымочил его до нитки. Снизу донеслись возмущенные крики. Не обращая внимания, он поднялся на палубу.

Каким облегчением было выбраться из душной темноты. Он вдохнул прохладный соленый воздух океана. Море было спокойным, небо имело жемчужно-серый оттенок. Хвала Провидению, мачты корабля уцелели. Если не считать группы матросов, устраняющих повреждения, Нэйлер находился на палубе один. Он прошел на корму и посмотрел за борт. Корабль со свернутыми парусами дрейфовал по течению. Они наверняка на многие мили сбились с курса. Услышав за спиной шаги, Нэйлер обернулся и увидел перед собой худощавого пожилого пуританина, с которым Фрэнсис беседовала накануне шторма.

– Благодарение Господу, – произнес мужчина и встал рядом с ним. – Я полагал, что мы наверняка погибнем.

Нэйлер снова посмотрел на море. Настроения разговаривать не было. Тем не менее он чувствовал необходимость что-то сказать.

– С такой стихией я еще никогда не сталкивался.

– Так вы пересекали океан прежде? – Когда Нэйлер не ответил, он добавил: – Впрочем, как же иначе, раз вы из Хедли.

Ладони Нэйлера крепко стиснули планширь. Он почуял опасность.

– Вы наверняка знакомы с тамошним магистратом, – продолжил неизвестный. – С Джоном Расселом. И Питером Тилтоном, священником.

– Естественно, я их знаю.

Пуританин торжествующе каркнул.

– А вот и нет, мистер Фостер, или как вас там зовут на самом деле, потому как в ином случае должны были бы знать, что это мистер Рассел священник, а мистер Тилтон – магистрат.

– Так я не утверждал, что бывал в Хедли, сэр.