Но Зудина на удивление быстро отвадила ухажеров. Впрочем, это оказалось тем легче, что молва тут же связала ее с Гулевским. Резун, который тоже попробовал приударить за соблазнительной адъюнктшей, приватно поделился впечатлением: «Илья Викторович! Девочка-то, похоже, к вам прикипела. Завидую! Не упустите».

А риск упустить был. Один из доброхотов сообщил Гулевскому, что видел Маргариту на набережной, нежно мурлыкающей с неизвестным парнем. Впервые Гулевский позволил себе спросить ее прямо.

— Да! — подтвердила Маргарита. — Мой жених из Самары.

— Жених? — неприятно поразился Гулевский.

— Бывший. Все это время он ждал меня. И вот приехал спросить, как ему жить дальше.

— И что? — голос Гулевского просел.

— Я же здесь.

— Это что-то значит?

— Ты все-таки глупый, — убедилась Маргарита. — Прекрати, наконец, себя дергать. Я не умею жить сразу с двумя. Если уйду, то уйду.

Это было сказано столь безыскусно, что Гулевский тут же предложил Маргарите переехать к нему. Та пожала плечами: «Вся Академия знает, что я и так безотказно твоя. Но если начнем сожительствовать открыто, пойдут пересуды. Ляжет тень на твою репутацию. Нам ведь и так хорошо. Правда, милый?»

Но с этого момента это стало неправдой. Теперь уже Гулевскому захотелось изменить двусмысленные отношения. Месяц назад в ресторане, где они вдвоем отмечали пятилетний юбилей знакомства, он предложил Маргарите стать его женой. Маргарита, не ответив, прильнула.

— Так что скажешь? — туповато переспросил Гулевский. Она подняла лицо, и он прочитал ответ. И все-таки оформить брак официально и переехать к нему согласилась только в конце марта — после ее защиты.

— Не хочу, чтоб за спиной злословили, будто вышла замуж, чтоб получить степень, — выставила условие Маргарита.

Вот и на банкете она категорически отказалась сесть с ним рядом. «Это пятнышко. Тебе его не надо».

Гулевскому осталось лишь развести руками, — кажется, она блюла его репутацию куда ревностней, чем он сам.

Сейчас королева Марго сидела среди членов кафедры, рядом с бессменной секретаршей Арлеттой и бок о бок с Евгением Стремянным, перешучивалась с млеющими от ее внимания мужчинами и улыбалась мягкой, обращенной в себя улыбкой.

Начальник Академии поднялся, принял из рук Видного микрофон, торжественно постучал ножом по фужеру.

Гудящие столы выжидательно притихли.

— Знаете ли вы, кто это? — вопросил Резун, развернув ладонь к юбиляру. — Вы думаете, перед вами крупнейший ученый, слава отечественной правовой науки?

— Именно так и думаем! — выкрикнул нетерпеливый голос.

— И вы не ошибаетесь, — подтвердил Резун. — Но вы и ошибаетесь!

Бывалый, тертый тамада, Резун выдержал вкусную, интригующую паузу.

— Потому что перед нами не просто ученый, а — Гулливер! И добрая половина здесь сидящих — это птенцы гнезда Гулливерова! Да что говорить? Моя собственная судьба состоялась благодаря Илье Викторовичу…

Славословия возобновились.

Столы составили столь плотно, что продраться к центральному, юбилярному столику было крайне трудно. Поэтому Гулевский по своему обыкновению сорвал разработанный сценарий. Сам ходил меж рядов и, прежде чем передать микрофон, произносил вступительное слово о выступающем. Так что получалось два тоста: один — юбиляру, второй — шутливое алаверды от юбиляра. Обстановка сделалась непринужденной. Все громче позвякивали вилки и рюмки. Выступления глушились выкриками с мест.

И все явственней над праздничными столами довлел густой баритон подвыпившего Стремянного.