Расовый вопрос. Вот что она имеет в виду. Великий, неупоминаемый. Таков внутренний смысл этого дела. Черные против белых. На улице. На месте для дачи свидетельских показаний. Да и в комнате, где совещаются присяжные. Пресса будет смотреть на процесс через огромное увеличительное стекло. Коллеги наверняка подумают, что Сонни решила отказаться от этого дела из политических соображений, а не из моральных. На нее будут бросать косые взгляды в коридорах, будут поворачиваться к ней спиной без всякого повода. Безусловно, и Туи так просто этого не оставит.

— Черт побери, судья! — говорит Мариэтта. — В процессе участвуют присяжные заседатели. Прокурор наверняка погрозит пальцем и поинтересуется, как можно верить гангстеру-рецидивисту, который старается всю вину свалить на другого. Все это мы уже видели тысячу раз. Вам и делать-то ничего не придется, разве что вынести приговор. Почему бы вам не подождать? Послушать, что скажут стороны? Пусть выкладывают все. Если их самих это не особенно волнует, чего ради вы будете портить свои нервы?

Сонни все еще колеблется, однако правда в том, что Нил не захочет, чтобы дело вела она. Она слишком близко знала его семью, особенно отца. Эдгар в те годы был очень опасен и хитер — фанатик, который, как утверждали некоторые, даже спонсировал убийства. Что ж, каков поп, таков и приход, яблоко от яблоньки недалеко падает. Нил наверняка будет опасаться, как бы кто-нибудь не озвучил эту мысль. Махнув рукой, Сонни закрывает дискуссию:

— Ладно, пусть будет по-вашему, Мариэтта. Посмотрим, что скажет защитник. В конце концов, прошло двадцать пять лет.

— Конечно, — говорит Мариэтта и затем в течение одной секунды, так ей по крайней мере кажется, прокручивает в уме все эти сложные, размытые временем связи, о которых говорила Сонни. Она оборачивается со слабой улыбкой на лице, по которой нетрудно угадать, о чем она думает. — Стало быть, ваш дружок смылся, разбогател и стал знаменитым, а вы, молодая и глупая, отпустили его?

— Выходит, так, — смеется Сонни.

Мариэтта давно уже давала Сонни понять, что у нее слабо развит любовный инстинкт, и часто намекала, что судье не мешало бы активизировать личную жизнь.

— И вы больше никогда не видели его и не получали от него никакой весточки?

— Ни разу за все двадцать пять лет. У нас было очень странное расставание. — Она слегка улыбается, утешая если не себя, то хотя бы Мариэтту, а затем ее взгляд случайно падает на часы. — Черт! — Она опаздывает к Никки. — Черт! — повторяет она и начинает бегать по кабинету, запихивая в портфель бумаги, которые нужно прочитать вечером. Затем стремглав летит по холлу, проклиная себя на чем свет стоит и ощущая смутное предчувствие чего-то нехорошего; зловещее опасение, что несуразица с Никки может оказаться предвестием еще худшего промаха.

Пробежав по переходу, соединяющему пристройку с главным корпусом, Сонни опять задает себе вопрос, не совершает ли она ошибку, капитулируя перед щекочущими, приятно возбуждающими воспоминаниями о давно минувших днях, капитулируя перед надеждой возобладать над тем, что когда-то внушало ей страх. Именно с этим ассоциируются мысли Сонни об Эдгарах и тем периодом ее жизни. Теперь, когда она работает здесь, очень часто бывает трудно принять правильное решение. Куда чаще, чем она могла вообразить студенткой, а затем стажером. И в некотором отношении это ощущение неприспособленности, ощущение, что она занимает не свое место, стало клеймом ее жизни. Сонни часто думает, подобно людям, которые верят в астрологию, что ее жизнью управляют таинственные небесные силы. В прежние годы ее отличала необыкновенно быстрая смена настроений. Она быстро загоралась энтузиазмом и так же быстро охладевала, без видимых причин оставляя мужчин, резко обрывая связи.