— Вы мне угрожаете? — спрашивает он затем.
— Я пытаюсь сопоставить некоторые факты, Эдгар. Это не угроза.
— Вы не кривите душой? Не планируете возобновления знакомства с ФБР? Никаких откровений в вашей колонке? Видите ли, я хочу быть уверенным, что мы не разыграем еще один акт той нравоучительной пьесы, начало которой было положено в зале суда. «Трагедия мстителя». Разве нет драмы под этим названием? По-моему, Джун изучала ее. — В этот момент Эдгара начинает бить кашель, пронимающий его до самых легких. Он прикрывает рот ладонью. — Однако я полагаю, что ваша жажда мщения нашла свое удовлетворение, и даже с лихвой, по крайней мере на данный момент. — Эдгар улыбается, довольный удачной формулировкой. — Что вы хотите узнать, Сет?
— Правду. В зале суда я ее не услышал. Все, что там говорилось, — это сплошное нагромождение лжи.
— Но не с моей стороны, — возражает Эдгар. — Скажите спасибо своему другу Таттлу, который исказил факты.
Он с некоторым усилием встает, рыщет глазами по кухне в поисках второй чашки и выключает закипевший чайник. Когда он открывает холодильник, чтобы достать молоко, Сет, сидящий напротив, видит, что он почти пуст. Эдгар быстро захлопывает дверцу, но цепкий взгляд Сета успевает заметить пакет молока, галлон воды в прозрачной пластиковой емкости и банку с зеленоватым соусом, в котором плавают одна зеленая оливка и красный перец.
— Он что, слегка помешанный или очень любит мелодраматические эффекты? — спрашивает Эдгар.
— Хоби? Скорее актер в стиле хепенинга. Это мое личное мнение. Слово как жест.
— Он очень коварный человек. — Эдгар покачивает головой и ставит обе чашки, от которых курится легкий парок, на стол. — Уверен, вы получили изрядное удовольствие, наблюдая за тем, как Хоби играл моей жизнью. Думаю, что, с вашей точки зрения, я заслуживал этого. Потому что вы считаете, что я играл вашей жизнью.
— А разве не так?
Эдгар не спешит отвечать. Он кладет руки на стол, аккуратно сцепив их.
— Я воспользовался обстоятельствами, Сет. К сожалению, все планы, так тщательно разработанные, рухнули, и пришлось импровизировать. Одного человека арестовали, совершенно случайно, и у него развязался язык. Поэтому я ухватился за первую же возможность, которая подвернулась. Жестоко? Наверное. И все же я был уверен и, как оказалось, не ошибся, что в конечном итоге это поможет всем нам отделаться сравнительно легким испугом.
— Как можно больше добра для как можно большего количества людей, Эдгар? Включая человека номер один?
— Это было очень давно, Сет.
— Вы вводите в действие срок давности? А я-то до сих пор думал, что на убийства он не распространяется.
Глаза Эдгара сужаются и превращаются в узкие щелочки, а Сет, сидящий на старой, расшатанной табуретке, подается вперед. Собеседников разделяет лишь маленький кухонный столик из кленового дерева с пятном от клубничного сока, занимающий почетное место среди реликвий в домашнем хозяйстве Эдгара.
— Я хочу, чтобы вы поняли кое-что, Эдгар. Я теперь в том же возрасте, в каком вы были тогда. Даже старше, наверное. И я виню себя прежде всего и главным образом. То, что сделал, сделал я. Не вы. Однако если бы я был царем Вселенной или главным палачом, вы понесли бы наказание. Вам повезло. Вы избежали наказания. И это не дает мне покоя, убивает меня. Как получилось, что пострадали все, кроме вас, Эдгар? Неужели вы не задавали себе такого вопроса? Вы думаете о них, Эдгар? О жизнях, которые вы забирали? О тех, чьи жизни вы оставили, но превратили в кошмар? — Сет тычет пальнем в бумажку. — Как вы спите по ночам?
У Эдгара на лице появляется неестественная, странная улыбка. |