Она никого не любила так, как его. Ни до, ни после. И была благодарна за это Богу. Эдгар казался божественным, чудесным созданием тогда, в самом начале их отношений; она любила его с пылом девушки-подростка, делающей из своего любимого предмет беспредельного обожания и поклонения, культ и фетиш. Это был красивый молодой человек с удивительными глазами, который говорил о Боге с необыкновенно подкупающей откровенностью. Джун воспитывалась в религиозной семье. Ее мать часами сидела на веранде с Библией на коленях и стаканом ледяного чая на столике. Она так и скончалась в том же кресле-качалке, пытаясь проникнуть в смысл строф, которые читала на протяжении всей своей жизни. В глубине души Джун еще в детстве разуверилась в религии. И все же, слушая Эдгара, говорившего с пафосом, она поверила в то, что встретила своего мужчину — ведь это должен был быть мужчина, — который выведет ее на широкие просторы настоящей жизни. То был некий вариант рая на небесах, только земной. И здесь, на этом свете, можно построить новую, светлую и радостную жизнь. Эдгар был вдохновлен идеей, весь горел ею. Страстное стремление построить лучшую жизнь бурлило в нем, выливаясь наружу и увлекая других. «Научи меня, — думала Джун. — Поделись со мной!» Она ревновала его к вере. И ревность с годами лишь усиливалась, когда она все отчетливее понимала истинную направленность этой веры, которая выражалась в любви Эдгара к абстрактной массе обездоленных, сирых и убогих, к простому народу в целом, а не к конкретным людям, тем более к своим близким. Эдгар любил бедняков как марионеток, как кукол, как материал для социальных экспериментов, которым можно было распоряжаться по своему усмотрению. По отношению к ней, к Нилу Эдгар был равнодушен. Наиболее точным словом, характеризующим это отношение, было — импотент. Его страсть была подобна солнечному теплу. Джун всегда знала, что он хотел любить их, но только в своем понимании любви.

Она хотела проникнуться его верой, но у нее ничего не получилось. И тогда Джун сказала: «Верь во что-нибудь еще так, чтобы я разделила с тобой эту веру». Революция. О, она верила в нее! Жизнь, освященная революцией, преображенная революцией. Все неправильное в ее жизни будет исправлено. Она бросила вызов бедному Эдгару. Потому что он всегда был для нее примером. «Насколько глубоко ты можешь поверить? Ты по-прежнему чист?» — хотела она знать. Он никогда не интересовался интимными подробностями, но считал, что ее половые связи должны служить делу революции. И в этом смысле Эдгар со своей абстрактной любовью по-прежнему оставался недосягаемым.

— Думаю, это может быть опасно, — сказал Эдгар, вручая ей утром ключи от машины.

— Но ведь Нил и мой сын.

— Я не подвергаю сомнению твою родительскую преданность, Джун. Однако считаю, что это небезопасно. Людьми, которые обитают там, движут эго и невероятное самомнение. Я думаю, мы должны сделать то, о чем я говорил Орделлу. Следует взять Нила и пойти в прокуратуру. Я знаю окружного прокурора. Он поможет.